Большая игра Слепого - Воронин Андрей

«Ну вот, уже что-то, – подумал Сиверов, – не зря я варил кофе и возвращался в сумасшедший дом».

Старик Скуратович сидел с блаженным видом, нежно поглаживая большой китайский термос, словно это был священный сосуд, дарохранительница в храме.

– Послушайте, – обратился к нему Сиверов, – Василий Антонович, а у этого мужчины, что вы нарисовали, не было никаких особых примет, чего-нибудь такого, что бросается в глаза?

– Вы имеете в виду родинки, бородавки, приметные шрамы, да?

– Именно это.

– Вы знаете, ничего такого, обыкновенное лицо в общем-то неприметный человек. Шрамов, родинок и бородавок у него не было. А вот кое-что другое было.

– Что именно? – Глеб насторожился и придвинулся к старику поближе.

– С одной рукой у этого мужчины непорядок.

– В каком смысле непорядок? – уточнил Глеб, возликовав про себя: наконец-то хоть какая-то зацепка.

Если у мужчины на руке, к примеру, татуировка или не хватает пальцев, это уже примета.

– Секундочку.

Василий Антонович задумался, прикрыл глаза, словно пытался увидеть в воображении того человека, вспомнить февраль 1994 года, холодный и промозглый, когда он пришел к нему в музей.

– Правая рука у него была все время в перчатке, он не снимал ее даже в помещении. И здоровался левой.

Что с рукой, я не знаю, но пальцы, вроде бы, не гнулись.

– Вы говорите, офицер? Офицер и инвалид – такого быть не может.

– Я помню абсолютно точно, вот как сейчас вижу черную перчатку на руке.

«Черная перчатка на руке… – повторил Глеб. – Да, и тогда, ночью, старик сказал те же слова. Это уже действительно что-то».

С этим еще предстояло разобраться. То ли у таинственного посетителя был протез, то ли рука парализована, то ли ожог. В общем, могло быть все, что угодно. Но если мужчина появлялся несколько раз, и все время у него на руке была перчатка, то, скорее всего, у него серьезное увечье. Ведь просто так ни один нормальный человек не станет постоянно носить перчатку на одной руке. В таком случае, это должно быть отражено в медицинской карте.

А медицинские карты в поликлинике КГБ, даже если и сданы в архив, все равно хранятся надежно… Глебу даже и в голову не могло прийти, что бывший майор КГБ Павел Павлович Шелковников, будучи человеком предусмотрительным, свою карту, как и личное дело, из архивов изъял, воспользовавшись неразберихой. Как и каждый офицер КГБ он прекрасно понимал, что лучше исчезнуть бесследно, если уж решил сменить род деятельности.

– Ну, Василий Антонович, спасибо вам.

– Не стоит благодарить, вспомнил, что знал…

А кстати, зачем вам это все нужно? – вдруг насторожился Скуратович; глаза его блеснули, и осмысленное выражение мгновенно исчезло. – Уж не хотите ли вы меня убить?

– Вас? Да что вы! Успокойтесь, я просто так поинтересовался.

– Э, нет, – старик зашамкал мокрыми губами, – просто так подобными вещами не интересуются, вы, наверное, тоже из КГБ. Я угадал? – он пронзительно взглянул на Глеба, и глаза его не были больше безумными.

– Когда-то работал, но теперь уже не служу.

– Что, тоже уволили, отправили на пенсию, списали, как машину, исчерпавшую ресурсы?

– Да нет, все куда сложнее.

– Везет же мне на кэгэбистов, – рассмеялся Скуратович И тут он увидел белый халат: прямо на них шел по аллее врач, оглядываясь по сторонам.

Старику стало не по себе.

– Я, наверное, пойду, – произнес он, прижимая к груди подарок, как ребенок, который боится, что" у него отнимут любимую игрушку.

– Да, Василий Антонович, ступайте. Всего вам доброго. Думаю, мы еще встретимся.

– Может быть, может быть… – пробурчал Скуратович, – если я, конечно, буду жив, если меня не отравят и не убьют.

– Да будет вам.

Глеб скрылся от врача за углом корпуса и поспешил к своей машине. Его охватило радостное возбуждение.

Интуиция его никогда не подводила, и на этот раз он чувствовал, что Всевышний дал ему в руку верную ниточку, и теперь ее надо только не оборвать, тянуть медленно, осторожно, наматывая кольцо за кольцом.

И тогда – Глеб это чувствовал – у него есть шансы добраться до того человека, до Однорукого, как его назвал для себя Сиверов.

«Странно, что Скуратович с его цепкой памятью не помнит ни имени, ни фамилии этого человека. Ведь должен он был как-то назваться… Ну, да ладно, хоть что-то мне уже известно. И это что-то довольно важное, веская улика, крепкая зацепка. Теперь мне будет что сказать генералу Потапчуку, будет чем его озадачить».