Закон против тебя - Гарин Максим

– Да какая работа? Что делать-то надо?

– А ты не знаешь, что ли? Ох-хо-хо… Ничего, узнаешь. Работа непыльная, пупок не надорвешь. Не горюй солдатик, привыкнешь. Все привыкают, и ты привыкнешь…

Он удалился, вздыхая и шаркая полуоторванными подошвами. Баклан несколько раз окликнул его, но мужичонка не отозвался. Тогда Баклан спустил ноги на пол, чтобы было удобнее сидеть, и автоматически отхлебнул из кружки. Кофе оказался именно таким, как он и ожидал, – горячим, отвратительным и чересчур сладким. Бутерброду тоже было далеко до индюшачьей ножки, которой угощала его накануне тетка Тамара, но по сравнению с баландой, которую подавали во владениях Черемиса, это была пища богов.

Он стал жевать, время от времени прихлебывая из кружки и окончательно просыпаясь. Постепенно вчерашний разговор с Тамарой, которая, по ее собственному признанию, не была настоящей цыганкой, но воспитывалась в таборе, всплыл в его памяти со всеми подробностями.

– ..Интересная рука, – сказала Тамара, водя по его ладони грязноватым пальцем. – Ох, непростая.

И судьба у тебя, парень, непростая, как твоя ладонь. – В ее голосе проступали певучие интонации базарной гадалки, и Баклан с трудом сдержал смех, готовый вырваться из груди. В конце концов, эта женщина отбила его у сержанта Ерохина, а потом накормила его до отвала, так что хихикать и тем более вырываться сейчас было бы просто невежливо. Кроме того, в глубине души он надеялся на чудо. А вдруг Тамаре удастся разглядеть на его ладони что-то такое, что поможет ему вернуться к себе самому?

– Много людей тебе зла желают, – продолжала между тем Тамара, – но есть и такие, которые за тебя молятся. В доме твоем тебя похоронили, но там, откуда ты ушел, о тебе помнят, могилу тебе роют… Скажи, что неверно говорю!

– Не знаю, – солгал Баклан, – Может, и верно.

Ничего не помню.

– А в Москву зачем идешь?

Голос у Тамары вдруг стал деловым, почти жестким, и Баклан про себя удивился такому перепаду. Он засунул за щеку остаток бутерброда с ветчиной, старательно прожевал, сглотнул и только после этого пожал плечами.

– Не знаю, – сказал он. – Русские люди вечно со своими проблемами в Москву тянутся, как будто там легче… Говорят, есть такая программа на телевидении, которая занимается розыском людей. Попробую обратиться к ним…

– Да, – сказала Тамара, – это ты молодец. Здорово придумал. Одежда на тебе с чужого плеча, все лицо в синяках, на рукаве кровь… Помнишь, не помнишь – неважно это, солдатик. Те, от кого ты ушел, про тебя не забыли. Вот сядут они к телевизору, а там твое лицо – на всю страну. А ты им и говоришь: помогите, мол, люди добрые, не могу вспомнить, кто я да что я… Они тебе помогут, можешь не сомневаться. Может, перед смертью и скажут, как тебя на самом деле звали. Перед твоей смертью, конечно. Чтобы это предсказать, никакого гадания не надо.

– Да знаю я это, – угрюмо проворчал Баклан. – Сам об этом круглые сутки думаю. Ну а что делать-то? Память ко мне, наверное, вернется, так ведь до этого еще дожить надо. А у меня ни денег, ни документов, ни дома, ни друзей… Ты не подумай, я не жалуюсь.

– А я и не думаю, – ответила Тамара. – Не похоже по тебе, чтобы ты жаловаться любил. Ты – крепкий, как железо, но и железо, бывает, ломается. Вот тебя сейчас сломали, и одна половинка потерялась.

Она, правда, найдется, но до тех пор тебе в одиночку не прожить. Особенно в Москве. Москва – город злой. Он людей глотает, как семечки, одну скорлупу выплевывает. Что делать с тобой, не знаю… Понравился ты мне.

Сразу понравился, с первого взгляда. Сейчас настоящих мужиков, считай, нету, а ты как раз такой – настоящий. Как цыгане говорят, знаешь? Ром.

Она задумалась, подперев голову рукой. Мимо сквера прошумела электричка на Москву. Баклан проводил ее взглядом, но не шевельнулся. Он уже начал понимать, что в одиночку действительно может бесследно пропасть в дебрях огромного мегаполиса – погибнуть от ножа в подворотне, сесть на двадцать лет в колонию строгого режима по сфабрикованному предприимчивыми ментами обвинению, просто сдохнуть от голода, наконец…

Он не был напуган, но не хотел погибать тихо и бессмысленно, как овца под ножом, даже не узнав собственного имени. Поэтому он сидел на неудобной садовой скамейке и смотрел на Тамару с затаенной надеждой.

Та вдруг звонко хлопнула себя ладонью по лбу и широко заулыбалась.

– Знаю! – торжественно объявила она. – Знаю место, где тебе отсидеться. Люди там хорошие, наши ромалы, обижать не станут. Кормить будут, от милиции защищать, работа у тебя будет, деньги будут, крыша над головой… Миллионером, конечно, не станешь, да и жить будешь не в гостинице «Россия».