Фамильные ценности - Нэб Магдален

Я уже поняла, что, несмотря на непрекращающийся прибой в голове, ясное и спокойное сознание помогает утишить боль. За это надо благодарить Лесоруба. Еще одно мое открытие — временами он остается один. Я должна постараться определить, когда они уходят и приходят. Когда он один, можно попробовать с ним поговорить. Стараясь не задавать вопросов. Надо заставить его понять, что я не так богата, как они, вероятно, думают, но выкуп за меня заплатят.

Всю сознательную жизнь я боролась, оберегая себя и детей от нищеты, и вот к чему привела моя борьба. И все-таки сейчас я просто хотела жить.

Я должна есть и казаться покорной, чтобы убедить их — или хотя бы Лесоруба — позволить мне покидать палатку ненадолго каждый день размять ноги. Можно попытаться разминать мышцы лежа — я делала такие упражнения во время беременности. Неподвижность приведет к непроходимости кишечника, а это может иметь роковые последствия.

Я расслышала звук расстегивающейся молнии. Сейчас он напоминал низкое шелестящее жужжание, словно ткань строчили на машинке, но все-таки я по-прежнему могла его слышать. Я вовремя вспомнила, что должна делать вид, будто совершенно глуха, ведь я не знала, кто это был. Кто-то вцепился в мою ногу через спальный мешок и затряс. Я села. Меня схватили за руку, дернули, и я рухнула вперед. Решив, что должна двигаться к выходу, я постаралась как можно быстрее выбраться из мешка, хотя цепь на щиколотке сильно замедляла движение. Я на ощупь пробиралась вперед на коленях, кто-то ударил меня по руке так, что я задела шест палатки, потом ударил снова. Они считают меня такой же идиоткой, как они сами? Я и так понимала, что нельзя трогать шест. У входа меня заставили сесть и вытянуть ноги перед собой. Было очень холодно. Не помешали бы меховые ботинки, но я не решилась попросить.

Холодный жестяной поднос поставили мне на ноги, а правую руку поднесли к еде. Маленькая цепкая лапка Лиса. Теперь, когда я слепа и глуха, я могла есть, наполовину высунувшись из палатки, чтобы не напачкать внутри снова. Большое облегчение для меня. Я почувствовала ломоть черствоватого хлеба и кусок сыра пармезан. Как можно это проглотить без воды и без аппетита? В руку мне вложили горлышко бутыли с вином. Боясь пролить, я с трудом глотнула, откинув голову. Вино было кислое и крепкое. Мне не понравился его терпкий грубый вкус. По клочкам соломы на бутылке, пахнущим уксусом и старым вином, я поняла, что вино домашнее.

Это напомнило мне о нашем летнем домике в Кьянти. Мы приносили соседям бутылки, они наполняли их и затыкали старыми корковыми пробками. Здоровое деревенское вино не может навредить желудку и позволит справиться с сухой пищей. Но с черствым хлебом сладить было невозможно. Когда я широко открывала рот, острая боль в ушах становилась невыносимой, и я не могла отгрызть ни кусочка. Он был слишком твердый, чтобы раскрошить его пальцами.

Что-то холодное и острое скользнуло по тыльной стороне правой кисти. Я замерла. Хлеб забрали и вернули разрезанным на две части. Нож скользнул вдоль горла. Лис. Я чувствовала его запах. Он дразнил меня и играл со мной, однако я оставалась безучастной, понимая, что в противном случае он постоянно будет так забавляться. Просто сидела совершенно безжизненно и, когда Лису надоело, принялась есть — крошечными кусочками, запивая маленькими глотками вина, которое облегчило болезненное пережевывание.

Поев, дотронулась до земли и почувствовала под рукой плоский ковер из веточек и сухих листьев.

Снега не было, и я решила, что это расчищенный подлесок. Где-то здесь должна быть вторая палатка или другое убежище — для похитителей. Их бурная деятельность, недовольство большим количеством работы, вероятно, связаны с тем, что надо было замаскировать все срубленными кустами, чтобы нас не могли заметить с воздуха.

Цепь на лодыжке, тугая и тяжелая, все еще была прикреплена к стволу дерева. Я отставила поднос в сторону и ждала, не решаясь двигаться, пока мне не позволят. Ноги замерзли, я глубоко вдыхала чистый свежий воздух и прислушивалась. Ничто не проникало через шум в голове, и, когда меня подтолкнули, я с удовольствием заползла обратно, в тепло спального мешка.

Поскольку меня только что накормили, я решила, что сейчас день. Он тянулся бесконечно — болезненное, ничем не заполненное время без звуков и изображений. Я должна научиться жить внутренним миром, вызывая из памяти сохранившиеся там звуки и картинки. Я должна научиться не плакать, есть по необходимости, даже не чувствуя голода, притворяться, что я не слышу того немногого, что могу слышать, не реагировать на намеренные издевательства, мириться с болью и неподвижностью и не сойти с ума. И быть пассивной — а ведь я всегда была такой энергичной. Всегда полагала, что я — боец, а сейчас опустила руки. Если я хочу выжить, я должна оставаться спокойной и просто существовать.