Бойся своих желаний - Литвиновы Анна и Сергей

В гостиную порывисто вбежала Нина. В руках она держала большой цветастый конверт с зарубежной грампластинкой. Возле «Ригонды» у нее произошло с дедом, по-прежнему заведующим музыкальной частью, небольшое столкновение и спор вполголоса:

– Я тебе запрещаю!

– Пусти, дед! Меня Леонид Ильич сам послушать просил! Я специально для него диск принесла!

И она твердо, но вежливо оттеснила Устина Акимыча от радиолы и бережно установила пластинку на круг. Нежно хрустнула игла, и гостиную огласили не слыханные здесь звуки: «Кэнт бай ми ла-а-ав!»

Жена Устина Акимыча в ужасе – скорее все-таки притворном – зажала уши руками. А Нина вдруг выхватила из небольшой толпы детей другую девчонку – и как начали они наяривать, жарить рок-н-ролл, с поддержками, полетами, пируэтами, что Леонид Ильич залюбовался пусть чуждыми, но такими совершенными па двух юных партнерш. Однако все прочие гости глядели на танцующих и слушали английскую ревущую музыку с очевидным осуждением. Особенно идеолог Суслопаров – губы его совсем сложились в ниточку. Буржуазный танец рок-н-ролл! Апофеоз капиталистического разложения! И где?! В самом сердце Страны Советов, на даче члена Политбюро! В присутствии Генерального секретаря и других руководителей Центрального Комитета!

Вскоре песня закончилась. Запыхавшиеся, раскрасневшиеся, но безмерно довольные девочки остановились. И гости, и сам Устин Акимыч с осуждением – правда, пока безмолвным – посматривали на них. На лице Устина к осуждению добавлялась тревога. Все хранили молчание, ожидая реакции Леонида Ильича. А «Битлз» уже начали исполнять новую песню, про вечер после трудного дня.

И только тогда Леонид Ильич не спеша захлопал, адресуясь в основном девочкам, однако и музыкальному сопровождению, пресловутым битлам, отдавая толику уважения.

Он и в самом деле достиг высшей власти. Да только власть – это не свобода, а, оказывается, сплошные ограничения.

«Все могут короли, все могут короли, и судьбы всей земли вершат они порой!» – как споет десять лет спустя молоденькая певица Алла Пугачева, и он полюбит ее за эту песню: «Да это ж про меня!» Поэтому он будет прощать певице все ее загулы и вызывающее поведение – а не раз на нее сигналы поступали.

Вот и Леонид Ильич: ведь мог – если бы ему вдруг собственная жизнь, родная страна и вся планета была не дорога – отдать приказ начать ядерную бомбардировку Америки. Или послать свои войска хоть в Чехословакию, хоть в Афганистан. Мог миловать кого хотел. А кого хотел, судить. И Сахарова заточить в Горьком, а Солженицына – выслать из страны. Однако не мог позволить себе самого простого: отдаться нахлынувшему чувству, любви к шестнадцатилетней Ниночке.

Хотя Устин Акимыч, старый товарищ, жук, хитрован, разумеется, заметил его отношение к внученьке и позвонил ему. Пригласил после Нового года, «на бывшее Рождество», прибыть всей семьей в гости. И не преминул заметить: «Вместе с внуками приходи, Юрой и Леней. И внученька, Нина моя, тоже будет». Но Леонид Ильич в основном из-за упоминания Нины отказался. Не позволит он, чтобы над ним смеялись и вокруг его имени, хотя бы даже в самом узком кругу, ходили разговоры. А ведь они начались бы, стоило бы ему еще раз прилюдно проявить знаки внимания девушке.

Придется ему эту нежность – возможно, последнюю в жизни – вырвать из собственного сердца.

Но то, что ему в предновогодний вечер рассказывала Ниночка – про современную музыку и волосатиков-докеров из Ливерпуля, – он не забыл, как в ту пору не забывал еще ни словечка из того, что ему говорилось. И второго января, в первый рабочий день – а в ту пору советские люди не отдыхали зимой беспробудную неделю напролет, а уже второго шли трудиться, – Леонид Ильич дал задание соответствующему отделу ЦК подготовить ему подробную справку о вышеупомянутом музыкальном коллективе. И аналитическую записку: каким образом можно использовать в интересах Советского Союза английский квартет.

Поручение Генерального секретаря расписали заместителю заведующего отдела контрпропаганды, психологической борьбы и идеологических диверсий Петру Ильичу Васнецову.

А спустя месяц Брежнев принял Васнецова у себя на даче и имел с ним длительную и дружескую беседу, сопровождавшуюся возлияниями. Спустя два часа ошеломленный Петр Ильич отбыл домой – в ранге специального советника Леонида Ильича, а также руководителя спецоперации (с неограниченными полномочиями) под кодовым названием «Моряк».

Прошло тринадцать месяцев. Февраль 1968 года

Секретный аэродром Кырыштым

Тридцать пять минут после посадки

Васнецов Петр Ильич

В стане музыкантов после торжественной встречи на советской земле и церемонии с участием духового оркестра царило самое восторженное настроение. Джон, Пол и Джордж поместились втроем на заднем сиденье «Чайки», а безотказный Ринго – на откидном, для охранника. Васнецов уселся впереди, рядом с водителем. Битлы отрывисто и воодушевленно переговаривались. «Генерал» прислушивался к диалогу гостей, однако, к собственному огорчению, не мог понять и половины. Его рафинированный, но американский английский, отшлифованный в Колумбийском университете, оказался почти бессилен против ливерпульского акцента, уснащенного кучей жаргонизмов.

Представительский лимузин несся сквозь могучую тайгу по бетонке, соединяющей секретный аэродром с не обозначенным ни на каких картах военным городком под почтовым наименованием Комсомольск-17.

– По-моему, после того, что мы сегодня увидели, русским ничего не останется делать, кроме как расстрелять нас, – со смешком проговорил Джон (он показался Васнецову самым остроумным из них).

Его слова потонули в хохоте товарищей. Слава богу, реплику удалось разобрать «генералу», и он в тон откликнулся нарочито кровожадным голосом:

– Мы обычно наших врагов травим ядом.

Первая фраза в разговоре всегда значит многое, потому Васнецов только сейчас и открыл, впервые за поездку, рот: он нащупывал камертон разговора, и теперь почувствовал, что угадал, потому что следом за его словами раздался дружный хохот. А Пол («генерал» узнавал каждого из ребят, не оборачиваясь, по голосам – вот что значит предварительная подготовка к операции!), дурачась, пропел несколько нот из главной темы к бондиане: «Та-да-ра-там…» (Фильмы про агента 007 Петр Ильич смотрел на закрытых показах в ЦК.) Музыкальная реплика Пола также имела успех: парни опять заржали. Улыбнулся и «генерал».

– Не волнуйтесь, – молвил он уже серьезнее, но с мягкой улыбкой, – мы настолько вас ценим, что готовы даже позволить вам выведать кое-какие наши секреты. И русские не кровожадны, как уверяет ваша пресса, а гостеприимны.

– Куда нас везут? – несколько тревожно спросил Ринго.

– Отдыхать. Развлекаться, – беспечно отвечал Васнецов.

В этот момент лимузин подкатил к железным воротам в бетонном заборе. На воротах не было никаких опознавательных знаков – даже обычной для объектов Министерства обороны звезды. Железные створки распахнулись благодаря усилиям двух солдатиков. Оба они вытянулись во фрунт, изо всех сил приветствуя «членовоз». А восторженный Пол открыл окно, высунулся и, напуская в лимузин мороз, помахал парням в шинелях и ушанках. Когда влез обратно, молвил нарочито быстро – чтобы не смог разобрать Васнецов: «У меня сложилось впечатление, что они все тут нас не узнают». Однако «генерал» реплику расслышал и ответил, потому что разговор повернул в полезное русло и лил воду на мельницу Петра Ильича:

– Так оно и есть. К сожалению, в Советском Союзе ваше творчество мало кому еще известно.

– Надо это поправить, – вполголоса бросил Джордж, и фраза его тоже шла Васнецову в зачет. Впрочем, он предпочитал не форсировать события и молвил:

– Здесь, в городке, живут техники и инженеры, обслуживающие аэродром, а также летчики. Ну, и их семьи, разумеется.

Битлы во все глаза смотрели в окна лимузина: на улицах русской военной базы малолюдно, машин почти нет. Стандартные трех-четырехэтажные дома из красного кирпича. Чисто, заснежено, спокойно. Мамаши гуляют с колясками, дети в шубках, с румяными от мороза щеками, тащат портфели. Горячий парок поднимается над их юными головами и ушанками из кожзаменителя и рыбьего меха.

«Чайка» подкатила к «генеральскому дому» – так его именовали в городке, в нем обычно останавливалось самое высокое начальство, прилетавшее из Москвы. Для командированных рангом пониже предназначалась офицерская гостиница – туда поместили служителей культа из самолета. А совсем уж мелких приезжих сошек обычно селили в казармах. Туда же засунули, как балласт, прочих пассажиров, совершивших вынужденную посадку. Гостевой дом стоял на отшибе, посреди небольшого скверика, и, несмотря на то, что специально не охранялся, население секретного городка не имело обыкновения прогуливаться поблизости, да и детям своим заказывало. Упаси бог, потревожишь покой высоких гостей, потом неприятностей не оберешься – ведь там останавливались в разные времена и командующий округом, и главный конструктор, и даже министр обороны.