Тайна совещательной комнаты - Никитинский Леонид

— Я благодарю тех, кто взял самоотвод, — сказал Виктор Викторович и покрутил усы, довольный производимым впечатлением. — Если кто-то не уверен, что сможет участвовать в процессе до конца, лучше сказать сразу. Вы можете быть свободны, а с остальными сейчас приступим к отбору.

Отказавшиеся, те, кто помоложе и одет поприличнее, с облегчением потянулись к выходу, в зале осталось человек двадцать одетых в массе своей поплоше. Ри, смотревшаяся здесь, как снегирь в Стас воробьев, попыталась отодвинуться от похожего на медведя соседа, пахнувшего потом и перегаром. Но и сидевшая по другую руку женщина в платье, в каких в Алма-Ате ходила в ресторан ее мама, когда Ри было лет пять, не сделала никакой попытки потесниться.

У стола судьи между тем стало оживленно. Прокурорша, молодая, высветленная перекисью дама в синем кителе и с внушительным бюстом, из-за возвышения, на котором стоял стол, оказывалась как раз вровень с судейскими усами, а маленькой адвокатессе в светлом, но строгом костюме приходилось глядеть на судью снизу. У обеих в руках были списки, исчерканные пометками. Адвокатесса подбегала к форточке в стеклянной клетке, чтобы обсудить что-то с сидевшим там молодым мужчиной в очках. Прокурорша бегала к своему столу, где лежали бумаги и который она делила с еще одной дамой, представителем потерпевшего, как только что объяснил судья. Они тоже о чем-то шептались, и Ри, задумавшая стать юристом, просто сгорала от любопытства, как может быть представительница у потерпевшего, если потерпевший убит, ведь им же уже сказали.

— Суркова Алла Геннадьевна, преподаватель, — назвал наконец судья первую фамилию, и со скамьи поднялась женщина средних лет с аккуратно уложенными и одновременно пушистыми волосами, соломенный цвет которых был явно натуральным. А больше ничего примечательного в ней, пожалуй, и не было.

— Алла Геннадьевна, вы какой предмет преподаете? — спросила прокурорша.

— Сольфеджио.

В представительнице потерпевшего самым примечательным, на первый взгляд, были ее ногти апельсинового цвета и невообразимой длины. Непонятно, как она сможет писать с таким маникюром. Однако смогла: взяла в апельсиновые коготки золотой карандашик и что-то черканула у себя в блокнотике.

— Ах, вот оно что, — сказала прокурорша, буравя Аллу глазами.

— Ну, Эльвира Витальевна! — сконфузился судья. — Ну вы уж прям уж… Вы, может, музыку не любите? У вас, может быть, отвод?

Кандидаты в присяжные исподволь рассматривали подсудимого Лудова в аквариуме из пуленепробиваемого стекла. Он носил неуместную рыжеватую челку, выстриженную тюремным парикмахером не вполне прямо, а очки в золотой оправе плохо вязались с этой клеткой и конвоирами по бокам. Очкарик наблюдал за отбором присяжных с живым вниманием. Время от времени он приподнимался со скамьи и делал знаки своему адвокату, но та, стоя спиной, их не всегда замечала.

— Отводов нет?.. Климов Анатолий Петрович, слесарь…

— С-слесарь ш-шестого разряда, — заикаясь, но с готовностью подтвердил мужчина лет пятидесяти, поднимаясь со школьной скамейки в зале.

— Вопросов нет, — сказала прокурорша.

— Садитесь, пожалуйста.

«Климов, — записала золотым карандашиком в блокноте Виктория Эммануиловна и добавила на всякий случай, потому что пока ей самой было непонятно, чем это может быть полезно: — Работяга. Заика, должен быть злой».

Виктору Викторовичу стало жарко под мантией (и кто только их придумал?), и он тайком, просунув руки под балахон, расстегнул пуговицу на рубашке.

— Кузякин Даниил Олегович…

Со скамьи поднялся тощий, одетый чисто, но в линялую ковбойку, несообразно для суда, при этом жующий жвачку парень лет тридцати — волосы были у него забраны сзади в хвост, перетянутый красной аптекарской резинкой. Судья повел бровью, подсудимый со скамьи впился глазами в этого кандидата, адвокатесса проследила его взгляд и подошла к окошечку аквариума, заставив отступить конвоира:

— Вы его знаете?

— Кажется, да. Это Журналист. Три года назад он снимал сюжет про ту партию телевизоров, которую задержали во Владивостоке. Сюжет заказной. Это как раз вначале было.

— Может быть, подставной. Но непохоже, чтобы он вас тоже узнал.

— Нет, непохоже, — сказал Лудов, — Но он вспомнит по ходу дела.

Оба задумались. У Журналиста были красноватые маленькие, но очень живые глазки и вызывающее выражение лица. Такой будет следить за процессом, а это не так часто встречается среди присяжных, и его можно будет попробовать в чем-то убедить, чтобы он повлиял на остальных.