Тайна совещательной комнаты - Никитинский Леонид

Эпилог

Среда, 13 сентября, 21.00

Сестричка Скребцова, загорелая до того, что ее веснушки как бы слились в темное золото кожи, посвежевшая так, что это теперь плохо вязалось с дождем, который под вечер зарядил за окнами процедурного кабинета, набирала лекарства в шприцы, поднимала их вверх и легким движением выдавливала последний пузырек воздуха. Пациенты, толпившиеся за дверью в очереди, один за другим покорно спускали штаны, ложились на кушетку и получали свой укол. Но на их лица Хинди, в общем-то, особенно и не смотрела, занятая своими мыслями.

— Тамара Викторовна, это вы?

Она подняла глаза от ампулы, из которой сейчас набирала лекарство в шприц, и узнала усатого судью.

— Виктор Викторович! — Неожиданно для самой себя Хинди обрадовалась ему, как родному. — Какими судьбами?!

По его лицу было видно, что он-то давно, еще из коридора, ее узнал, а может, и до этого ждал, она же первый день как вышла из отпуска. А теперь он вот просто приготовил ей сюрприз в виде своей задницы и тоже был искренне рад.

— Да я уже три дня здесь, вот как приговор вынес, так и лег, — сказал Виктор Викторович, механически стягивая штаны тренировочного костюма. — Мне из нашей больницы к вам направление дали, язва опять замучила; один умный врач сказал, что это все от нервов, вот я к вам и залег… — Он уже лежал со стянутыми штанами на кушетке.

— Вот здорово! — сказала Хинди, привычным движением набирая в шприц лекарство, — А как там наше дело? Что с Лудовым?

— А вы что, не знаете? — удивился судья, — Я думал, вам Старшина уже звонил.

— У меня не работал телефон в Ялте, — сказала Хинди, выдавливая последний пузырек воздуха из шприца.

— Так дело же я рассмотрел теперь без присяжных, — объяснил судья. — Обвинение в убийстве прокуратура сняла, нашелся этот Пономарев-то, живой; с контрабандой защита согласилась по минимуму, в общем, четыре года, а три он уже отсидел. Через несколько месяцев он будет уже на свободе, ваш Лудов…

Он повернулся к ней с кушетки обеспокоенно, недоумевая, почему она никак не сделает ему положенный укол.

— В общем, вы же победили, это же победа, — объяснил он. — Вы что, не верите?

— Почему? Верю! — сказала Хинди и ловким движением вонзила шприц.

Судья оказался одним из последних в очереди. Она побросала пустые ампулы в звякающую белую урну, крышка которой открывалась ногой, и пошла к окну, за которым угадывалось, но уже не было видно, как идет дождь, и только капли висели на стекле с другой стороны, а с этой неясно отражалось ее лицо в очках.

— Да воззрением на Святую Троицу побеждается… — сказала Хинди собственному отражению в стекле, — Побеждается… Что там побеждается-то? Блин, забыла.

На столике, где валялся забытый использованный шприц, зазвонил ее мобильный телефон. Она подошла и, меняясь в лице, прочла на дисплее: «Кузя».

Музей-усадьба «Поленово»,

весна 2006 года

Две истории этого романа

Послесловие автора

Самые первые читатели первого варианта этой книжки, которая только с третьей попытки вдруг превратилась в роман, советовали закончить ее в жанре хеппи-энд. А я говорил, что это будет неправда. А оказалось, что все это правда, и вышла в самом деле невыдуманная история двойного успеха: торжества присяжных, оправдавших человека, который стал прообразом подсудимого в романе, и выхода в свет самого романа.

Надо сказать, что никогда раньше я никаких романов не писал. Нет, вру, писал, но у меня никогда ничего не получалось, я понимал, что все это выдумано, неинтересно, и, к счастью, у меня хватало ума не упорствовать и не тратить время зря.

Все последние двадцать лет, переквалифицировавшись из юридической специальности, я был (и остаюсь) журналистом. Теперь, наверное, можно уже и сказать, что хорошим. В этой профессии на первом месте стоит не умение складывать слова, а желание докопаться до каких-то фактов, которые чаще всего не лежат на поверхности. В своих отношениях с фактами журналист должен больше походить на ученого, чем на писателя. Журналист — это первичный историк, но сидящий как бы в гуще фактов и не имеющий достаточно времени, чтобы их осмыслить. В таком случае он должен их просто фиксировать — ведь по его газетным статьям будущие историки и напишут потом то, что будет у всех считаться историей. Но это, разумеется, в идеале.

Историю создания этого романа (назовем его все же так) я тоже по привычке изложу в виде последовательности фактов. В октябре 2004 года мне позвонил адвокат Виктор Паршуткин, отдельную историю которого мне когда-то случилось написать, и рассказал, что ведет дело в Московском городском суде. Дело слушали присяжные, оно шло три месяца, но эту коллегию только что и очень странно распустили. И они, возмущенные роспуском, выразили желание прийти ко мне в «Новую газету» — можно их привести? Я не очень поверил, но выписал пропуска. Их пришло сразу девять.