Лицо в тени - Малышева Анна

– Знаете что? – Глаза у Андрея засверкали. – Моя жизнь, конечно, кончена. Потому я вам во всем и признался – деваться мне некуда, даже прописки нет… Все равно я уже пропащий человек! Долги, никакой работы, никакой нормальной семьи… И мне наплевать на это!

Последние слова он отчеканил – твердо и почти горделиво.

– Но чтобы я признался в том, что нападал на Марину! На кого?! На Маринку! Да она единственная баба, которую я уважал! Она мать моих детей, а других детей у меня нет! И зачем бы я на нее напал?!

– Чтобы заставить ее согласиться на продажу дома.

– Глупости! Я не собирался ее заставлять! Это же ее личное дело!

– В таком случае, вам придется припомнить, где это вы так извалялись в грязи. В Москве? За городом? При каких обстоятельствах?

– Ну а если я упал?!

– Вы были трезвы, так с чего же вам падать?

– Поскользнулся и упал! Рядом с нашим домом стройка, там все перекопано бог знает как! Я поздно возращался домой, не разглядел, съехал в канаву! Что – устроят вас такие показания?!

– Свидетелей этому, разумеется, нет?

Свидетелей не было. Андрей возмущался – какие могли быть свидетели посреди ночи, в темноте. Где он задержался до такого часа? А на этот вопрос он вообще имеет право не отвечать. Это не имеет никакого отношения к делу. С девушкой он был. Понимаете или нет? С молодой девушкой. Может ли она это подтвердить? Если захочет, то подтвердит. А если нет, то ему это и не нужно. Он знает то, что знает. На Марину он никогда бы не напал. Считайте его пропащим человеком, но какие-какие принципы и у него остались!

Допрос продолжался еще почти час – уточнялись мелкие детали предыдущего преступления, выяснялись подробности… Но каждый раз, когда разговор заходил о том вечере, когда было совершено нападение на Марину, Андрей немедленно впадал в ярость и неистово все отрицал. С тем его и увели обратно в камеру.

* * *

Бриллиантовый кулон был продан, невзирая на слезы и мольбы Кати, которая упрашивала оставить ей эту вещь, на память о папе. Была ли ей дорога эта безделушка именно как память или ей было жаль лишаться столь ценного украшения – так и осталось невыясненным. Марина даже не собиралась прислушиваться к этим мольбам. Ею владело одно желание – возместить ущерб. К тому времени, когда вернулся Василий, она уже вполне пришла в себя и внушила детям, что им нужно как можно меньше раздражать отца.

Они переглянулись, услышав из ее уст слово «отец», – это после того, как она сама проговорилась… Дети вообще сильно изменились. Если раньше они изредка дерзили матери и не всегда слушались ее, то сейчас держались с нею, как чужие, – вежливо, ровно, но холодно. Эту манеру первым усвоил Илья, а за ним переняла и Катя. Когда Марина пыталась сделать какое-то внушение, мальчик неизменно бросал:

– Это из-за тебя посадили отца!

– Как из-за меня?! – кричала она. – Это я, по-твоему, подговорила его убить кредитора?!

– Если бы ты согласилась продать дом по-хорошему, он бы не стал его убивать! Ты довела его да крайности, все из-за тебя! И чего ты ломалась?! Тебе дача дороже, чем человек!

Он явно повторял чужие слова – и Марина даже знала, чьи именно. Она в такие моменты ясно видела перед собой лицо Андрея, слышала его обвиняющий голос. Но все-таки это был ее сын, он должен был ее слушаться! Однако, если она пробовала возразить, парень просто поворачивался к ней спиной.

Марина боялась, что дети снова решатся на какую-нибудь дикую выходку – сбегут, например… Но они послушно ходили в школу, Илья снова начал посещать свою спортивную секцию. За последние месяцы мальчик очень раздался в плечах, глядел исподлобья и выглядел много старше своих лет. Катя стала более истеричной и легко впала в раздражительную слезливость. А так… Как будто ничего не изменилось.

И однако, когда вскоре после освобождения Василия Алина узнала о предстоящем разводе сестры, она особенно не удивилась. В самом деле, разве у Василия могли оставаться какие-то причины, чтобы жить вместе с женой? Она приехала к сестре и своими глазами увидела, что Василий уже перебрался к своим родителям. Он увез туда все свои вещи, забрал бритвенные принадлежности, кое-какую бытовую технику. Дело было только за тем, как разделить квартиру и прочее имущество.

– Машину я ему отдам, – как-то странно, почти равнодушно говорила Марина. – Бог с ней! И деньги, которые удалось сохранить, тоже отдам ему. Правда, там всего тысяч пять, но все-таки лучше, чем ничего.