Любовь.ru. Любовь и смерть в прямом эфире - Андреева Наталья

— Знаешь, что я думаю?

— Что? — Тот задумчиво смотрит на экран.

— Если бы Люське надо было кого-то отравить, она не стала бы возиться с порошками, а подсыпала бы яд прямо в еду. Она же все время на кухне.

— Не забывай о камере.

— Думаешь, нельзя незаметно под видом какой-нибудь приправы сыпануть в тарелку яд?

— Теоретически можно. — Стас поднимается с кресла. — Но опыт показывает, что на практике все гораздо сложнее.

— Я не понимаю только, зачем им сказали результаты рейтинга?

— Как это зачем? Чтоб знали, переживали, ссорились, завидовали, — пожимает плечами Стас. — Правилами это не возбраняется. Им же не сказали, кто аутсайдер.

— Зато они знают, кто лидер. Это же явная подсказка убийце: вот тот, кто тебе мешает! Зачем?

— Я только высказал предположение, что Залесскую отравили. Но в принципе это не наше дело. Разберутся. И, к счастью, без нас с тобой. Знаешь, как опера не любят загадочных убийств? Поэтому думаю, что и тех, кто занимается расследованием, и тех, кто организовал и финансировал телепроект, устроит именно версия самоубийства… Я у тебя заночую?

— Да ради бога! Только мне завтра на работу.

— Кстати, что там с твоими пациентами? Есть что-нибудь интересное?

— Что, например?

— Какой-нибудь маньяк.

— Избави боже! — ахает Люба.

— Ну, тогда подкинь мне парочку занимательных фобий.

— Зачем?

— Ну, интересно же знать, какие у людей бывают странности и почему они вообще бывают? Вот, например, эти девять, нет, теперь уже семеро. Очень интересно, по какому принципу их отбирали? А? Может быть, в этом и есть вся соль?

Люба молчит. Она не хочет говорить о фобиях, тем более о маньяках. В «Игре на вылет» заканчивается вторая неделя. Почему ей не дает покоя вид выздоравливающего Сени Сайкина?

Телевизионную камеру в Сениной палате установить не решились, он теперь вне «Игры», но телезрители, заинтересованные в его судьбе, могут посмотреть кадры, снятые в больничной палате, в записи. Любу же в первую очередь интересует, что происходит теперь в особняке. Какое настроение у участников «Игры» после шока от смерти Марии Залесской? Люба хочет быть уверена, что ее лучшая подруга Люська — в безопасности. Надо бы отныне повнимательнее следить за «Игрой».

Самое поразительное, но похоже, они начали привыкать к видеокамерам. Первое время держались неестественно, а теперь словно бы забыли, что за ними наблюдают тысячи телезрителей. Что ж, человек рано или поздно ко всему привыкает. Уже третья неделя, как группа людей находится в полной изоляции. Заниматься им нечем, кроме как общаться друг с другом. Конечно, у каждого есть свое хобби, но когда только оно одно и остается, то быстро приедается.

Пока же пенсионера Кучеренко это не касается. Он работает над своей картиной с упоением. Наверное, после окончания «Игры» эта картина пойдет на аукционе за большие деньги. Люба уже находит на сайте в Интернете заявки на картину Якова Савельевича. Безумные поклонники «Игры на вылет» предлагают сумасшедшие деньги. Аукцион, скорее всего, и пройдет в Интернете на сайте «igranavylet.ru». Кучеренко теперь может не переживать: даже если он не выиграет миллиона, его так называемое творчество все равно войдет в моду.

Серафима Евгеньевна продолжает крутиться возле пенсионера.

— Ах, Яков Савельевич, какая прелесть! — умиляется она, сидя в кресле перед журнальным столиком с неизменными гадальными картами в руках.

— Да, почти уже готово. — Кучеренко отходит от мольберта, любуется своей работой. — Никогда так быстро не писал! Вот что значит вынужденное безделье! А?

— Ах, какой вы труженик! — ласково лепечет Серафима Евгеньевна. — И руки у вас, наверное, золотые.

— Это можем, — соглашается Кучеренко. — Руками-то все можем.

— Что ж не разбогатели? — улыбается Серафима Евгеньевна. — С такими-то руками, должно быть, всю жизнь были нарасхват?

Кучеренко чешет испачканной красками ладонью затылок:

— Эх! Так-то оно так. И деньги неплохие заколачивал. От работы никогда не бегал, но так и не разбогател. А все она, голова дурная. Жаль, поздно спохватился. Но ничего. Теперь дело пойдет. Надо же! За две недели картину написал! И тут стук в дверь.

— Кто там? — пищит Серафима Евгеньевна.

— Можно? — В комнате Кучеренко появляется Виолетта в блестящем облегающем платье, таком коротком, что актриса начинает испуганно моргать. Блондинка при полном параде, с прической и вечерним макияжем, готовая к охоте. Объект у нее один: мужчина. Возраст значения не имеет.

— Ах, и вы здесь, Серафима Евгеньевна-а-а! — тянет Виолетта. — Помешала?

— Яков Савельевич работает над картиной, — торжественно говорит Ирисова, имея в виду: «А вы что, девушка, подумали?»

— Я подумала, что картина-то почти закончена.

— И? — Кучеренко любовно наносит на полотно еще один мазок.

— Не могли бы вы и мне нарисовать на память уголочек комнаты? Моей.

— Картины, девушка, не рисуют, а пишут, — поджав губы, говорит Серафима Евгеньевна.

— Ах, да какое это имеет значение?! Так как, Яков Савельевич?

— Если дамочка просит, — пожимает плечами Кучеренко. — Отчего же не изобразить?

— Но… — Серафима Евгеньевна никак не может понять, почему такая простая мысль пришла в голову не ей, а безмозглой Виолетте: попросить Кучеренко написать интерьер комнаты, так сказать, на память. — Но Яков Савельевич уже обещал мне!

— Что обещал? — удивленно смотрит на Ирисову Кучеренко.

— Написать комнату. Мою комнату. А я вам, Яков Савельевич, за это погадаю, — кокетливо говорит пожилая актриса.

— Нет! — вдруг в ужасе кричит Кучеренко и бросает кисть. — Нет! Не надо! К черту ваше гадание! К черту!

— Но это же только карты, — шепчет расстроенная Серафима Евгеньевна, потом достает платочек, всхлипывает, промокает глаза, еще раз всхлипывает и наконец выбегает в слезах.

— Старая корова! — пожимает плечами Виолетта и подходит к Кучеренко. Тот весь как-то съеживается, испуганно начинает крутить головой по сторонам.

— Что-то подать? Тряпку? Эту, как там ее… Палитру? — невинно спрашивает Виолетта.

— Да нет, я уже закончил, — бормочет Кучеренко.

— Сколько вам лет, Яков Савельевич?

— Шестьдесят… один. (Согласно анкете, размещенной на сайте, ему на четыре года больше.)

— Ну да! А на вид так и не скажешь! — Все-таки какая наглая, бесцеремонная девица! — То есть я хотела сказать, что выглядите вы гораздо моложе. Ну, лет так на пятьдесят… с чем-то. У вас такая подтянутая фигура, такое мужественное лицо! Вы, Яков Савельевич, похожи на одного американского киноактера. На Брюса Уиллиса.

Тривиальный прием, старый как мир, но Кучеренко клюет. Ноги у Виолетты бесподобные.

— Э-э-э… А кто это?

— Как? Вы не знаете Брюса Уиллиса? — Виолетта с сомнением смотрит на пенсионера и что-то прикидывает. — А кого из американских актеров вы знаете?

— Мы больше нашими, отечественными, интересуемся, — вздыхает Кучеренко. — Когда комнатку-то будем писать?

— Да хоть сейчас! — невинно распахивает блондинка глаза, похожие на лужицы фиолетовых чернил. — А портреты вы не пробовали писать, Яков Савельевич? Я бы вам охотно попозировала, Яша.

Кучеренко закашлялся, словно поперхнувшись. Виолетта ему годится уже не в дочки — во внучки.

— С портретами у меня как-то не получается, — бормочет он.

— Ну, ничего. Все еще впереди, — ласково утешает его Виолетта, приблизившись вплотную. Невысокого роста пенсионер ниже ее сантиметров на десять, тем более что девушка в туфлях на каблуках. Сто семьдесят восемь да плюс еще десять — арифметика простая, — а Кучеренко девице по плечо. Он поднимает голову, приоткрыв рот. А блондинка загадочным голосом говорит: — Может быть, не попадалось подходящей натуры?

Все приемы соблазнения, которыми она пользуется, почерпнуты из кинематографа. Причем любовь Виолетты к Мерилин Монро сыграла роковую роль: со стороны они кажутся примитивными. Но Кучеренко тоже не юноша.

— Может, все-таки интерьер? — восторженно спрашивает он.

— Да все равно! Интерьер так интерьер.

Виолетта поводит плечами и, плавно покачивая бедрами, идет к дверям. Обернувшись на пороге, она голосом роковой соблазнительницы говорит:

— Так вы приходите, Яков Савельевич! Приходите!

Пенсионер заворожено смотрит на дверь, за которой исчезла Виолетта, и вытирает рукой вспотевший лоб:

— Тьфу ты черт!

Камера оставляет его в этом взволнованном состоянии и следует за Виолеттой. А она идет… в комнату инженера Суворова. Вот у этого человека нет никакого хобби. Странно, но от вынужденного безделья он не слишком страдает. Лежит целыми днями на своей кровати и насвистывает. Рейтинг это ему не прибавляет, но благодаря двум роковым случайностям он еще в «Игре». На телеэкране его комната. Осторожный стук в дверь.