Танцы марионеток - Михалкова Елена

Она улыбнулась милой улыбкой.

– Сесть в тюрьму за убийство… – повторила Юля Сахарова и негромко рассмеялась. – Значит, вы не шантажист! Вы прекрасная фея! Фея-спасительница!

Бабкин молчал, пытаясь подстроиться под нее, но не понимая, куда она клонит.

– Послушайте, фея… Займитесь своими фейскими делами, а? Вот честное слово, не лезьте не в свое дело! А? Ну пожа-а-алуйста! Вы мне все испортите, а я не люблю, когда мне что-то портят!

Сергей, не собираясь поддерживать капризный тон, который она взяла, хотел возразить, и тут Юля внезапно шагнула к нему и провела маленькой прохладной ручкой под его подбородком возле горла – то ли погладила, то ли в шутку примерилась, как перерезать. От неожиданности Бабкин едва не отшатнулся, но сдержался и лишь перехватил руку девчонки. Маленькая, худощавая Юля Сахарова смотрела на него, надув губки, и во взгляде ее появились бесовские искорки.

– Отпустите, а не то закричу, – предупредила она, и Сергей разжал пальцы. – Так вот, фея… Вам уже один раз не повезло: вы оказались не в том месте, не в то время и услышали то, что вам не нужно было слышать. Другое сказочное создание на вашем месте успокоилось бы, но вы сегодня только повторили свою ошибку. Не повторяйте ее в третий раз – вот вам добрый совет, милая феечка!

Дочь Тогоева прижала к губам кончики пальцев, поцеловала их, а затем приложила к щеке Сергея – он ощутил холодное прикосновение. Отошла на несколько шагов, обернулась и добавила с притворным сочувствием:

– А то как бы крылышки тебе не обломали, дорогая фея! И волшебную палочку в горло не воткнули.

И ушла, негромко цокая каблучками по высохшему к началу мая асфальту.

Бабкин остался стоять на тротуаре с таким чувством, будто собирался поиграть с ужом, а в руках у него оказалась песчаная эфа. Как-то знакомый Сергея, привозивший в Москву экзотических животных, показал ему эту змейку: небольшую, желто-серую, совсем не казавшуюся опасной. Однако энергия, подвижность и быстрота рассерженной змеи ошеломляли – эфа металась по террариуму, потрескивая чешуей, и броски ее были молниеносными.

Сергей запоздало понял, что выбрал неправильную тактику. «Но кто мог ожидать от двадцатилетней девушки такого владения собой?! Она испугалась только в первые секунды после того, как я заговорил с ней, а затем тут же пришла в себя. Черт возьми, как бы пригодился здесь Илюшин…»

Бабкин сел в машину, чувствуя себя глупцом. Прокрутив всю сцену в голове заново, он осознал, что дочь Тогоева рассматривала его как угрозу лишь до тех пор, пока он не сознался, что не собирается ее шантажировать. А с этого момента он стал для нее помехой, не более.

Обдумывая ситуацию, Сергей поймал себя на том, что испытывает неприличное любопытство: неужели после состоявшегося между ними разговора Сахарова все равно пойдет на убийство Конецкой? Зная, что есть свидетель того, как она обсуждала с потенциальным исполнителем подробности оплаты преступления? Вспомнив ее лицо, надутые губы и капризный голосок, резко контрастировавший с первоначальной минутной напряженностью, он подумал, что, пожалуй, этой девушке свидетель вроде него не помеха. «Найдет другого исполнителя… подстрахуется… Придумает какую-нибудь историю о том, что в кафе она с приятелем всего лишь шутила. К тому же похоже, что она не поверила моим словам о записи разговора на диктофон и, значит, понимает не хуже меня, что никаких улик против нее нет».

Из подъезда, где жила Конецкая, пожилая консьержка выпустила серого кота, легонько подтолкнула его и закрыла дверь. Кот улегся в стороне, в середине солнечного пятна, и принялся гонять между лапами обрывок оранжевой бумажки, выхваченной ветром из мусорного бака.

Бабкин следил за быстрыми движениями животного, а из головы у него не выходил Олег Тогоев, чистивший мандарины. «Папаша – хищник, и дочка – змея», – подумал он. В ту же секунду по боковому стеклу автомашины выбили барабанную дробь, он вздрогнул и обернулся. Наклонившись, в окно смотрела Юля Сахарова. Пару секунд она не отрывала от него глаз, затем вдруг подмигнула и отошла в сторону. В руках у нее болтался продуктовый пакет с логотипом ближайшего магазина.

«…знаешь, Юлька может быть очень целеустремленной, – вспомнились Бабкину слова Ники Церковиной. – Даже не просто целеустремленной, а упертой, как гвоздь, который только в одну точку можно забить. Но она сама себе и гвоздь, и молоток».

– Кажется, роли меняются, – хмуро сказал вслух Сергей, глядя ей вслед. – Если уже не поменялись.

Он долго колебался перед тем, как ехать к Тогоеву, но в итоге так и не позвонил Макару. Бабкин испытывал редкое для себя чувство острой обиды. Он считал само собой разумеющимся, что напарник никогда не отчитывается перед ним в своих действиях, но сообщить, что задерживаешься в крошечном провинциальном городке на неопределенный срок, и отключить телефон без всяких объяснений – это было для Сергея чересчур.

– Сами разберемся, – проворчал он, стараясь прогнать подальше мысли о том, как теперь он будет работать без Илюшина и что ему делать с Юлей Сахаровой.

Ему хотелось надеяться, что фраза, сказанная его другом, была лишь шуткой и через пару недель отоспавшийся и довольный Макар вернется в Москву, но в глубине души Бабкин сомневался в этом. Илюшин был непредсказуем, и если он в одночасье решил изменить свою жизнь, ему ничто не помешает.

По телефону Сергей сказал Олегу Борисовичу, что у него есть новости. И первой фразой Тогоева, вставшего навстречу сыщику из-за письменного стола, была веселая:

– Ну что, узнали, чем занимается Юлька?

«Планирует убийство вашей тетушки», – подумал Бабкин, но вслух сказал другое:

– Как раз об этом я и хотел с вами поговорить, Олег Борисович.

Видимо, бизнесмен уловил что-то в его голосе, потому что веселость тут же слетела с него, и Тогоев указал жестом на стул. Сергей сел, уловив краем глаза движение возле книжных шкафов. «У него там охрана спрятана, что ли?» – подумал он, и услышал обращенный к нему вопрос:

– Так что все-таки случилось?

Олег Борисович покачивался в кресле, перекидывая из одной руки в другую пивную крышечку – точь-в-точь давешний серый кот у подъезда. Движение отвлекало Сергея, мешало ему сосредоточиться, и он с трудом отвел глаза от поблескивающего кружка. Усилием воли заставив себя сконцентрироваться на предстоящем разговоре, он коротко и сдержанно пересказал Тогоеву то, что услышал от его дочери в кафе торгового центра.

– Д-дура, – выдавил Тогоев, и Сергею показалось, что он заикается от ярости. «Еще бы – узнать, что родная дочь замышляет хладнокровное убийство», – подумал он с сочувствием к бизнесмену. – Ч-чертова идиотка!

Тогоев поискал под столом, извлек несколько мелких мандаринов, зажал их в руке. С проворством обезьяны принялся чистить один из них, но, не дочистив, остановился и крепко стиснул в кулаке переспелый плод. Шкурка треснула, и сок закапал на матовую черную поверхность стола. Глядя на это, Сергей подумал, что в лихорадочных движениях Тогоева есть что-то болезненное.

– Только о себе и думает! – в бешенстве бросил тот, забыв про мандарин. – А обо мне она подумала?! Если ее, стерву, поймают и прижмут к стенке, то и меня прихватят за одно место!

Он выругался так, что даже привычного к мату Бабкина передернуло. Но куда больше, чем мат, его покоробило то, что сказал Тогоев.

– Вас не смущает, что ваша дочь хочет убить человека? – не сдержался он.

И тут же пожалел о своем вопросе. Будущий депутат перевел на него помутневший взгляд и посмотрел так, словно только что вспомнил о существовании Сергея Бабкина.

– Человека?.. – повторил он со странной интонацией. – Человека-человека… Человечка!

Тогоев втянул воздух через сжатые зубы – получилось что-то вроде потрескивания. Желтая кожа, казалось, пожелтела еще больше, и Олег Борисович сам стал похож на какой-то экзотический фрукт с почерневшей на макушке кожурой, который кто-то тщетно пытался расколоть.

От его взгляда, нервной возбужденности и повторения одного и того же слова Бабкину стало не по себе. Капли сока продолжали падать с мандарина, они уже слились в желтую лужицу – Тогоев выжимал его все сильнее, – и резкий запах раздражал ноздри Бабкина. Правой ладонью бизнесмен постукивал по столу равномерно и быстро, словно вколачивая что-то в столешницу, и этот сумасшедший ритм все убыстрялся и убыстрялся. Наконец Тогоев ударил с силой и остановился.

На лбу его под четкой линией волос вылезли крупные капли пота, и Бабкину представилось, что кто-то все-таки ухитрился выжать из Олега Борисовича мандариновый сок. Его все больше настораживала атмосфера в этой большой комнате с книжными шкафами, за которыми кто-то стоял, и он обдумывал, как бы деликатнее закончить разговор и дать понять заказчику, что теперь тому следует самому разобраться с дочерью.

Но Тогоев его опередил.