Похититель звезд - Вербинина Валерия

Несколько минут назад доктор Севенн принес Эдит градусник, чтобы она измерила температуру, но Филиппу пришлось отвлечься на бывшего дипломата, который уверял, что слишком много съел за обедом, и англичанка осталась одна. Последующие ее действия нельзя было назвать иначе чем странными. Она с отвращением поглядела на градусник и опустила его в чашку горячего чая, которая стояла перед ней на столе. Подержав градусник несколько секунд, она вытащила его, тщательно вытерла платком и с видом мученицы положила на стол. Едва доктор Севенн вернулся, она приложила руку ко лбу, несколько раз кашлянула и стала жаловаться на то, что нехорошо себя чувствует…

– Госпожа баронесса!

Натали Емельянова, которая делала наброски, сидя под деревом, видела, как к столичной вертихвостке (так молодая художница называла про себя мадам Корф), которая не желала расставаться с зеркалом, подошел Анри и сказал ей что-то вполголоса. Судя по ее лицу, вертихвостка сильно удивилась, но все же спрятала зеркало и последовала за слугой.

– А, Наталья Сергеевна! Все рисуете?

Художница вспыхнула и обернулась. Перед ней стоял Нередин, одетый по-летнему во все светлое, и девушка невольно подумала, до чего же поэт похож на ангела.

– Алексей Иванович… – пролепетала она, – я так тронута… такая честь… ваши стихи… – Она стиснула руки и с мольбой поглядела на него. – Если бы вы только согласились мне позировать!

Алексей Иванович окинул взглядом сад, подумал, что баронесса, наверное, куда-то ушла, и милостиво согласился сесть напротив Натали, чтобы она могла набросать его портрет. Не веря своему счастью, Натали поспешно перелистнула страницу в альбоме и от волнения сломала карандаш. Поэт устроился в «позу», закинул ногу на ногу (как он никогда не сидел в жизни) и даже согласился взять на руки кошку, чтобы внести разнообразие в портретную живопись.

А баронесса тем временем переступила через порог библиотеки. При ее появлении гость поднялся с кресла. Амалия обернулась к своему спутнику, и Анри вышел, затворив дверь. Как хорошо вышколенный слуга, он тотчас же удалился, и совершенно зря. Потому что любой, кто остался бы подслушать разговор баронессы с незнакомцем, узнал бы весьма любопытные вещи.

– Должна сознаться, я не имею чести знать вас, сударь, – проговорила баронесса, испытующе глядя на незнакомца.

Это был блондин лет пятидесяти, седоватый, уверенный в себе, с небольшими бакенбардами и пронизывающим взором умных светлых глаз. И хотя держался гость поистине безупречно, Амалия поймала себя на том, что он не внушает ей совершенно никакого доверия. Баронесса привыкла полагаться на интуицию, потому что знала, как легко обмануть любой, даже недюжинный разум, и на сей раз интуиция сказала ей: неожиданный посетитель неприятен, имеет что-то против нее и даже, может быть, по-настоящему опасен. Отметив вышеперечисленное, она не стала задерживаться на собственных ощущениях, а с очаровательной улыбкой ждала ответа.

– Тогда я исправлю оплошность, – промолвил господин, кланяясь. – Барон Селени, Юлиус Селени. А вы, стало быть, несравненная баронесса Корф.

Он говорил по-французски чуть правильнее и тверже, чем говорят настоящие французы, однако слово «несравненная» в его устах прозвучало иронично, что Амалии не понравилось. Она не любила дерзостей и не давала спуску тем, кто имел намерение ее унизить.

– Тем не менее несравненной баронессе ваше имя ни о чем не говорит, – мягко промолвила она, и глаза ее сверкнули золотом.

Барон сухо улыбнулся и положил на стол визитную карточку. Но Амалия не сделала даже движения, чтобы подойти и взять ее.

– Селени – знатная венгерская семья, – пояснил он. – И я отказываюсь верить, что вы никогда не слышали о ней. Тем более что у нас с вами могли быть общие интересы, госпожа баронесса. По роду деятельности, так сказать.

Мужчина говорил неторопливо, но с каждой фразой тон его становился все более и более вкрадчивым. И Амалию не покидала мысль, что он все время настойчиво прощупывает ее, прикидывает, с какой стороны к ней подступиться, – возможно, чтобы неожиданно атаковать, ошеломить и сбить с толку. После намека на род деятельности ничего другого баронесса и не ждала, ибо ее работой в совсем недавнем прошлом было то, что в современных терминах именуется разведкой и контрразведкой (в благословенном девятнадцатом веке разделение их было не таким четким, как сейчас).

– Я рад, что вы согласились принять меня, госпожа баронесса, – продолжал барон Юлиус. – Значит, нам удастся прийти к соглашению. По крайней мере, я на это надеюсь.

И ласково поглядел на Амалию, которая держала на лице улыбку, но ничего не говорила. В сущности, сказать ей было нечего, потому что она понятия не имела, о чем вообще идет речь. У нее только была догадка, что визит к ней венгерского барона может быть как-то связан с событиями в санатории, – и, как оказалось, молодая женщина не ошиблась.

– Скажите, госпожа баронесса, – гость подался вперед, и его глаза сузились, – мои надежды не напрасны?

– Смотря на что, сударь, – ответила Амалия, ничуть не погрешив против истины, ибо, как известно, надежды надеждам рознь. – Хотя после того, как ваши люди обыскали мой номер…

Это был смелый шаг, но он полностью оправдал себя. Барон Селени театрально вздохнул.

– Хорошо, – промолвил он, – разумеется, мы кругом виноваты. Мы чертовски недооценили вас, госпожа баронесса. Наши информаторы клялись, что вы отошли от дел… Но ведь любых информаторов можно перекупить, не правда ли? – Барон пожал плечами. – Конечно, так оно и было. И для вас по-прежнему нет никаких препятствий и запретов. Одно то, как вы избавились от моего агента… Столкнуть со скалы в пучину безобидную старушку – браво!

«Я столкнула?!» – в смятении подумала Амалия.

– Мало кто на свете мог бы решиться на подобный шаг, – доверительно сообщил Селени. – Поделом мне, конечно. Я потерял своего человека, но ведь не конец же света наступил, верно? Найдутся и другие агенты. Потеря незначительная, и я готов закрыть на нее глаза.

Амалия перестала улыбаться. Оборот, который принимала беседа, нравился ей все меньше и меньше. И то, как венгерский барон голосом подчеркнул слово «незначительная», свидетельствовало, что сейчас-то речь пойдет как раз о значительных вещах, об очень значительных… куда более значительных, чем человеческая жизнь.

– И я так и сделаю… если вы пойдете мне навстречу, – добавил Селени.

«Так… Сейчас начнется самое главное, – поняла Амалия, – то, ради чего он явился сюда. Какого черта я не ношу с собой револьвер, как прежде? Будь при мне оружие, я бы чувствовала себя уверенней. Правильно говорил генерал Багратионов: не бывает бывших агентов и не бывает таких, которых считают бывшими. Хотя он сам – негодяй, каких мало, надо отдать ему должное».

– Ваши условия? – резко спросила Амалия.

Со стороны это выглядело так, как если бы она сбросила маску. Но сама-то она отлично знала, что на руках у нее нет ни единого козыря. Она ничего не знала и была вынуждена вести игру вслепую.

– Условия очень простые, – сказал Селени тоном дельца, который обговаривает условия сделки. – Вы отдаете нам письмо и получаете деньги. Сколько, как и где – решайте сами. Кроме денег, могу также предложить вам… к примеру, нескромный герцогский титул. Не в нашей стране, дабы не привлекать излишнего внимания, но, уверяю вас, вы останетесь довольны. Вашему правительству письмо все равно ничего не даст. Я знаю, вы считаете, что приведенные в нем сведения могут многое изменить, но… взвесьте обстоятельства. Кто вам поверит? Не говоря уже о том, что все это попросту нелепо.

И тут Амалия поняла. Письмо, адресованное Шарлю де Вермону в Африку, которое так долго его искало, конверт с множеством штемпелей! То самое письмо, которое неожиданно исчезло… И все знали, что как раз она держала его в руках, ведь сама же вызвалась разносить почту в то утро.

Надо же так попасться, черт побери! Но кто, кто на самом деле мог взять письмо? Конечно, старуха, лжемадам Карнавале. Амалия появилась в санатории месяц назад, одновременно с Шарлем, – и едва ли не на следующий день в санаторий поступила новая пациентка, мадам Карнавале… Она терпеливо сидела в засаде, ни с кем особо не общаясь и производя впечатление одинокой дамы на неопытных дурочек вроде Натали, потому что ее интересовало только письмо… И ее комната была рядом с комнатой Шарля – конечно, для того, чтобы легче было за ним следить… Затем письмо и впрямь появилось, и старуха сумела им завладеть, но, как оказалось, ненадолго – кто-то убил ее и ночью пришел обыскать ее вещи! И наверняка нашел письмо, раз вот этот человек, Селени, находится в полной уверенности, что их опередили… Его агенты забрали вещи от имени несуществующего племянника старой дамы, но среди вещей не было письма… Конечно, не было, потому что его снова похитили, во второй раз!