Призрак из страшного сна - Ольховская Анна

– А вы разве ничего не помните? – врач снова попытался прилипнуть к нему гипнотизирующим взглядом, но он стряхнул этот взгляд так же небрежно, как пылинку с плеча. – Где вы получили ранение, кто вас ранил, что этому предшествовало?

– А я не люблю, когда отвечают вопросом на вопрос. Так что извольте сначала удовлетворить мой интерес, а потом уж поговорим обо мне.

– Потрясающе! – Звук негромких аплодисментов от двери заставил вздрогнуть не только его, но и эскулапа.

Доктор обернулся, увидел стоявшего в дверях высокого соплеменника лет… а кто его знает, сколько ему на самом деле лет, но по человеческим меркам он выглядел лет на пятьдесят.

И не надо было обладать какими-либо сверхспособностями, чтобы понять – это один из главных. Или самый главный.

Во всяком случае, властность и привычка повелевать были доминирующими в его облике.

– Аскольд Викторович! – радостно воскликнул доктор. – А вы разве не в Думе сейчас должны находиться? У вас вроде какое-то важное заседание, сами говорили – полезный для нас законопроект проталкивать будете.

– Рассмотрение предложенного мною законопроекта перенесено на следующее заседание, – улыбнулся визитер, пристально глядя на пациента.

Но тот, уже наученный первым опытом общения с этими уродами, наглухо закрыл разум. Причем сделал это опять инстинктивно, потому что ничего подобного прежде ему делать не приходилось.

Или все же приходилось? И стало так называемым неосознанными знанием, не связанным с памятью?

Во всяком случае, он точно знал – этот депутат Государственной Думы покопаться в его мозгах не сумел.

Вот ведь странно – о себе он ничего не помнил, а о мире, в котором очнулся, знал все. И политическое, и социальное устройство страны. И название страны: Россия. И в целом о планете Земля он знал очень много.

И ничего – о себе.

М-да, сложновато ему придется…

А господин депутат тем временем продолжил:

– А когда мне позвонили и сказали, что наш дорогой Павел заговорил, я, разумеется, бросил все дела и помчался сюда.

– А по какому поводу столько энтузиазма в связи с обретением мною способности к речи? – осведомился он.

Впрочем, если они все упорно называют его Павлом, значит, так оно и есть. Первое слово в чистом листе его личности появилось. Имя.

Значит, едем дальше.

– Ты не перестаешь меня восхищать! – усмехнулся Аскольд Викторович, усаживаясь возле кровати пациента на быстренько придвинутый эскулапом стул. – И радовать. Ты хоть сам понимаешь, насколько ты хорош?

– Эй-эй, – Павел опасливо отодвинулся от края кровати, возле которого уселся господин депутат, – я не по этой части! Я женщин предпочитаю!

– Да у него еще и чувство юмора имеется! – всплеснул руками Аскольд Викторович. – Уникум, просто уникум! Ум, здоровье, фантастическая жизнеспособность, ментальная сила, да еще и с юмором!

– Такое ощущение, что папенька восторгается сыночком, – пренебрежительно хмыкнул Павел. – Или Создатель – делом рук своих. Впрочем, я совершенно точно знаю, что руки в моем появлении на свет точно задействованы не были.

И опять нарочитый смех, нарочитый восторг, и все это время – непрекращающиеся попытки проникнуть в его разум. Просочиться, прорваться, вползти, отвлекая его дурацкими выходками и раздражая присюсюкиваньем.

Но ничего у них не вышло. Павел просто перестал реагировать на кретинские выходки визитера, он поудобнее устроился на подушке и безмятежно уставился в потолок.

– А ты молодец, – совсем другим тоном произнес Аскольд Викторович. – Хорошо держишься. Ни истерики, ни возмущенных криков, ни требования немедленно расправиться с виновными. Молодец. Наша кровь!

Расправиться с виновными? Виновными в чем? Хотя… если вспомнить слова врача о ранении, то тогда понятно – в чем. Значит, его кто-то тяжело ранил. И этот тип в курсе – кто. Ишь, как таращится испытующе, реакции на свои слова ждет.

А какой она должна быть, правильная реакция?

А кто ее знает…

Но вот на слова о крови можно отреагировать, тут он точно знает:

– Ваша кровь? Нет уж, спасибо, у нас с вами разная кровь.

– Ты цвет имеешь в виду? – как-то слишком уж весело уточнил господин депутат. – Ну, это не показатель. Да, у тебя красная, у нас – голубая, но это потому, что кровь твоих человеческих предков растворила нашу. Но все равно ты – наша гордость, наша радость, наше все…

– Опять началось!

– Извини, увлекся. – «Да что же он так сияет-то?! Неужели я прокололся?» – Понимаешь, Пашенька, ты – наша первая удача. Мы много веков пытались ассимилироваться с людьми, чтобы наша раса не исчезла, но у нас ничего не получалось. Ничего, кроме легенд и сказок о мерзких драконах и Змеях Горынычах, требовавших приводить к ним в пещеру непременно девственниц. Да, было дело, мы требовали только девственниц, причем самых красивых. Потому что мы давно знали об эффекте телегонии…

– Телегония? Это когда дети наследуют черты лица и генетику первого мужчины, овладевшего девушкой, а не родного отца? Да это же бред!

– Не бред, Павлушенька, не бред. Даже людишки это заметили. Не зря ведь они так тряслись над девственностью своих самок. И так называемое дворянское «право первой ночи» – тоже из этой оперы, если можно так выразиться. И наши… гм-гм… усилия тоже постепенно начали приносить плоды. У потомков обезьян начали появляться похожие на нас детки. Нет, не от собственно контактов с представителями нашей расы, а несколько поколений спустя после того, как бабка или прабабка ребенка побывала «в лапах Змея Горыныча». Но они были нежизнеспособны, умирали либо во младенчестве, либо совсем юными, болея и мучаясь всю жизнь. Пока не появился ты.

– Я? А при чем тут я? Я – человек.

– Да? На руку свою посмотри для начала.

Павел медленно приподнял руку и едва удержался от крика – вместо гладкой человеческой кожи она была покрыта мелкой чешуей зеленовато-серого оттенка.

А потом у него перед глазами появилось зеркало, которое держал в руках Аскольд Викторович.

И из зеркала на Павла таращился… таращилась особь.

Такая же, как… эти. Лысая, без ушей, без ресниц, без бровей, покрытая чешуей…

Тоскливо. Серо, пусто и тоскливо, несмотря на яркое солнце за окном, на ухоженную зелень участка вокруг дома Кульчицких и мерное, убаюкивающее воркотание Кошамбы, уютно устроившейся у меня на коленях.

Впрочем, сама наша кошка тоже не могла поделиться со мной релаксом – после переезда в этот дом бедная Кошамба носа не показывала на участок. Она устраивала дикий ор, если рядом не оказывалось кого-либо из представителей нашей семьи. Даже присутствие Карпова (он же Карпуха, он же Атос – так его называл Пашка), любимого мужа и отца ее котят, не могло успокоить несчастное животное. Только кто-нибудь из нас.

Потому что когда-то роскошную кошку породы мэйн-кун звали Присциллой и она жила именно в этом доме. Породистого котенка самых-пресамых элитных кровей, привезенного откуда-то из Европы, завела Магдалена. И в планах у дамочки было свести свою кошечку с таким же элитным женихом.

А она спуталась с каким-то черно-белым бродягой чистейших дворовых кровей. Никто до сих пор не знает, как Карпухе удавалось пробраться в дом, минуя свободно бегавших по участку ротвейлеров и многочисленную прислугу, тусовавшуюся на участке и в доме. Всем было строго-настрого приказано следить за Присциллой, не оставлять ее без присмотра, и чтобы никаких посторонних котов на территории!

Но – преград перед влюбленным котом не существует, особенно если хозяин нарек его Атосом. И очень скоро результат этой любви стал заметен.

Разъяренная Магдалена так избила несчастную кошку, что все (мне Марфа рассказывала) были уверены – Присцилла не выживет. Ну, или котят сбросит.

Но она выжила. И ее котята – тоже.

На следующий день после экзекуции Магдалена обнаружила, что Присцилла исчезла. На поиски была брошена вся дворня, они обшарили каждый уголок, каждый кустик – кошки не было нигде. И тогда «любящая» хозяйка велела отправить на поиски беглянки псов.

Тех самых ротвейлеров.

И один из псов нашел кошку. В лесу. Присцилла как раз только что окотилась. А рядом с ней был виновник всех этих бед, Атос. Кот отважно вступил в бой с огромной злобной псиной (любимцем Гизмо, кстати), защищая свою семью и понимая, что шансов у него нет…

Но как раз в это время по лесной дороге проезжала я. И я отбила кошачье семейство у хорошенько, между прочим, потрепанного пса. Но и Атос – тогда я не знала его имени и назвала найденыша Карповым, Карпухой – был изранен почти смертельно.

Почти – но не смертельно. Кот несколько дней провел в ветеринарной клинике, его прооперировали, и вскоре он вернулся к своей семье. А Присцилла… нет, наша Кошамба, скучала и тосковала без него как человек.

При всем уважении к академику Павлову – ошибся старик, здорово ошибся! Это люди чаще живут инстинктами, а вот животные – они чувствуют. Любят. Ненавидят. Помнят добро и не забывают зла.