Остров сбывшейся мечты - Михалкова Елена

– Авантюра, – пригвоздил Макар.

– Оправданная!

– Бессмысленная! А если то, что ты предполагаешь, правда, то вдобавок и вредная, потому что тебя вычислят и немедленно уберут Стрежину! Кстати, могут заодно и тебя. И, кстати, как ты себе представляешь осуществление своего плана? Думаешь, ты проникнешь внутрь подземным ходом, обнаружишь группу злобных личностей, сидящих перед мониторами и наслаждающихся видом страданий Стрежиной, сделаешь запись их забав и принесешь в прокуратуру на блюдечке? Так, что ли?! И следователь немедленно вылетит на Соломоновы острова и лично обшарит каждый из девятисот штук, большая часть из которых, если я правильно помню, необитаема!

Макар редко выходил из себя, но предложение напарника было настолько детским, непродуманным и глупым, что он повысил голос. Что с Сергеем? Как может он, человек с опытом оперативной деятельности, взрослый мужик, нести подобную чушь?

Бабкин шумно вдохнул и выдохнул, чем напомнил Илюшину медведя, готовящегося к нападению, хотя на Макара медведи до сих пор не нападали. Но Сергей нападать не стал, а вместо этого плюхнулся в кресло.

– Не ломай мою мебель, – попросил Илюшин. – Хорошее кресло: новое, мягкое.

– Неудобное: маленькое, тесное, – огрызнулся тот. – Ладно, внесем корректировки: проникнуть в клуб, найти там данные о том, где находится Стрежина, и, не поднимая никакого шума, забрать ее с острова.

Макар взглянул на Бабкина, как на идиота.

– Сережа, ты насмотрелся тупых фильмов, – медленно, почти по складам произнес он. – Бродить по клубу и разыскивать комнатку с документами, на которых стоит гриф «Секретно! Эксперимент со Стрежиной!» тебе никто не позволит. Не говоря уже о том, что – я уверен – нет ни комнатки такой, ни документов, ни грифа!

– Не исключено, что и самой Стрежиной тоже уже нет!

– Тогда твоя затея тем более не имеет смысла, – жестко бросил Илюшин.

Бабкин стих и ссутулился в кресле.

– Сделаем так, – предложил после долгой паузы Макар. – Ты составишь список всех, кто имеет доступ в клуб в качестве клиентов, а я пока съезжу к Каморкину, постараюсь вытянуть из него все, что можно, об отношениях его племянницы и ее шефа. Нужно было раньше это сделать, но я понадеялся, что он вспомнит хоть что-то сам. Зря, видимо, поскольку он не звонит. Потом поговорю с Леной Красько – может быть, у нее найдется, что мне рассказать, хоть это и сомнительно. Но она все же долгое время работала со Стрежиной… А потом, исходя из имеющейся информации, решим, как действовать дальше.

– Ладно, – кивнул Бабкин через силу, – отправляйся к Каморкину, я составлю список клиентов клуба. Не беспокойся, я все сделаю.

– Отлично. Спасибо, Серега.

Макар пошел звонить Каморкину, чувствуя себя немного неуютно, сам не понимая, отчего. Подумав, он списал ощущения на злость от стычки с Бабкиным и переключился на работу.

Макар приехал к дяде Вики Стрежиной раньше, чем обещал, и застал у старика высокого загорелого парня с открытым простым лицом. Такое лицо, был убежден Илюшин, может принадлежать только хитрому человеку, из тех, о ком говорят: «себе на уме».

– Мой сосед, Андрей, – представил Каморкин визитера. – Я вам о нем говорил. Очень помогает мне, и не знаю, что бы я без него делал.

– Да бросьте, – махнул рукой сосед, подмигивая Макару. – Хлеба с молоком принести – чай, не переломлюсь. Ладно, побегу. Если что, Михал Олегович, звоните!

«Голову могу дать на отсечение, что соседу Михаил Олегович приплачивает за его небольшую помощь, – мелькнуло у Макара. – И сам же этого стыдится».

Дожидаясь, пока старик проводит гостя, Илюшин снял с полки книжку и в очередной раз удивился разнообразию интересов Каморкина: на обложке был изображен солдат в полном обмундировании, за спиной которого поднималось синее солнце с протуберанцами вокруг. Книжка называлась «Собаки Тлена», рядом стоял точно такой же экземпляр. Илюшин не любил фантастику, но из любопытства открыл первую страницу, начал читать и незаметно для себя увлекся.

– Извините, Макар, что долго. – В дверях показался Каморкин.

Сегодня он был не в рубашке, подаренной племянницей, а в стареньком пуловере, на локтях которого виднелись следы штопки. Но воротник сорочки, видневшейся в вырезе свитера, был отглажен и даже, похоже, накрахмален.

– Чем вы опять заинтересовались? А, Риддером! Так себе книжица, хотя слог неплохой.

– Я смотрю, у вас их две, Михаил Олегович, – заметил Илюшин, кивнув на точно такой же корешок.

– Заказал купить соседу и знакомой, вот и привезли две сразу, – развел руками старик. – Мне наука: больше следует на людей полагаться. Я ведь, по совести-то говоря, перестраховаться хотел: думаю, кто-то из них обязательно забудет. И вот, пожалуйста!

Он посерьезнел, поправил воротничок рубашки.

– Я боюсь вас спрашивать, Макар… Что-то стало известно?

– Пока нельзя быть ни в чем уверенным, – осторожно ответил Илюшин, опасаясь дать старику ложную надежду. – Собственно, потому я и приехал. У меня к вам есть несколько вопросов…

Следующий час Макар работал с Каморкиным, пытаясь выжать из того все, что могло пригодиться в расследовании. Но, к его сожалению, разговор оказался практически безрезультатным: Михаил Олегович ничего не знал о досуге руководителя «Юго-запада», не мог припомнить ни одного намека Вики на отношения с шефом и после беседы с Илюшиным совершенно расстроился. Макар отметил про себя, что старик стал хуже соображать. Темп речи у Каморкина замедлился, движения стали дергаными. Он подолгу задумывался над самыми простыми вопросами, затем поднимал на Илюшина виноватые глаза и отрицательно качал головой: «не помню». В конце концов Михаил Олегович сам начал сомневаться в том, что в рассказах племянницы проскользнуло что-то, заставившее его сделать вывод о связи с Коцбой, и Макар понял, что пора заканчивать. Встреча с дядей Вики ничего нового не дала.

В недрах квартиры зазвонил телефон, и Каморкин, спохватившийся, что забыл трубку в прихожей, быстро выехал из зала. Негромкое восклицание, торопливая речь… Макар понял, что старику позвонил кто-то из хороших знакомых, а потому ближайшие пять минут ему придется провести в одиночестве. Он встал, прошелся по комнате и неожиданно заметил то, чего определенно не было тут раньше: на письменном столе стоял черно-белый портрет женщины – в простой металлической рамке, за поцарапанным стеклом.

Женщине было около сорока. Высокая, статная, с красивыми, хоть и грубоватыми чертами лица; темные волосы по старой моде были уложены двумя «валиками» по бокам головы. Женщина смеялась, показывая крупные ровные зубы, и чем-то напомнила Макару актрису Нонну Мордюкову.

Голос старика совсем утих, и Илюшин уже собрался выглянуть в прихожую, чтобы проверить, не случилось ли чего, когда Каморкин вернулся. Он извинился, объяснил, что позвонила хорошая знакомая.

– Да, собственно говоря, ее портрет вы держите в руках, – неожиданно произнес он.

– Кто она? – поинтересовался Илюшин, разглядывая соболиные брови дамы, почти сросшиеся на переносице.

– Трудно поверить, – грустно усмехнулся старик. – Но сия красавица – Мария Шпунтикова, вдова Гены. До чего забавной они были парой – и не передать! Генка маленький, лысенький, а супруга его – сами видите, корпулентная дама. Генка все с нами мотался, вечно в разъездах, как и все мы… Маша, смешно сказать, ревновала его! Расспрашивала меня после каждой поездки. – Каморкин засмеялся, и Макар словно вживую увидел молодого Михаила Олеговича – невысокого, но представительного, его маленького приятеля и крупную женщину, сурово выговаривающую что-то им обоим. – А Генка ей письма писал. Отчитывался, значит. Маша поначалу читала письма, а потом рукой махнула: не пиши, говорит, целые простыни присылаешь, а читать-то и нечего. Она, поди, думала, что Генка начнет отчитываться, куда ходил, с кем пил-разговаривал, а он вместо этого философию разводил. Эх, хорошей они были парой. Из тех, что до глубокой старости дружно доживают, хоть и ругаются, как собака с кошкой.

Он снова засмеялся, но, бросив взгляд на снимок, оборвал смех, глубоко вздохнул, потер виски.

– Вы не будете возражать, если я предложу вам чайку? – спросил он Илюшина.

Макару следовало уходить – через час была назначена встреча с Леной Красько, но он согласно кивнул.

– Тогда – минуточку, ровно одну минуточку. Нет-нет, никакой помощи! Не беспокойтесь, я все сделаю сам!

Каморкин уже звенел посудой на кухне, а Илюшин никак не мог понять, почему в голове прочно засела последняя фраза старика. «Не беспокойтесь, я все сделаю… сам!» Илюшин поймал себя на том, что после его слов почувствовал себя… нет, не неловко, но определенно не в своей тарелке. Привыкнув анализировать свои ощущения и докапываться до первопричины, он быстро восстановил в памяти предыдущие визиты к Каморкину. «Ничего похожего. Значит, дело не в старике».