Кокон Кастанеды - Брикер Мария

– Тетя, ты чего у путев валяешься? Пьяная, что ль?

– Eletto! Devi farlo in ogni caso!.. Devi farlo in ogni caso!.. Eletto! – вырвался хрип из груди, и стало совсем страшно. С языка помимо воли слетали чужеземные слова, смысл которых был непонятен! Что за ерунда? Что происходит?

– Мама!!! Мама!!! – заголосил, как иерихонская труба, то ли мальчишка, то ли девчонка. – Здесь тетя-монашка валяется! Она, наверное, из поезда упала!

Тетя? Монашка? Упала с поезда! Тетя-монашка. Монашка-тетя! МОНАШКА! Вот оно, значит, как. Вот оно как бывает! Жизнь меняет вкус – из мяты в арбуз! Крик ужаса, готовый сорваться с губ, остановили звуки приближающихся шагов и недовольный женский голос:

– Опять ты фантазируешь, болтушка! А ну домой!

– Ну правда! Не вру я! Тут мама римская в кустах. Не пьяная, я проверила.

– Сейчас я тебе уши-то откручу. Будет тебе и папа римский, и мама. Это ж надо такое сочинить! Мама римская!

«Конопушка» заверещала во все горло, видно, ее мать исполнила свое обещание. Верещание смолкло, послышались обиженное сопение, всхлипывания и шепот.

Над лицом склонилась крепкая женщина в фуражке и оранжевой куртке, вероятно работница железной дороги.

– Мать честная! Не обманула, болтушка. Ни хрена се… Прости, господи, душу мою грешную! Что ж это деется? Батюшки-светы! – воскликнула женщина и размашисто перекрестилась. – Что случилось? Вам плохо?

– Eletto! Devi farlo in ogni caso! Eletto!

– О как! – ошалела железнодорожница.

– Eletto! Devi farlo in ogni caso! Devi farlo… А-а-а-а-а!!! – крик разнесся над лесом эхом. Очередная попытка встать успехом не увенчалась, в глазах потемнело.

– Тихо, тихо! – забеспокоилась женщина. – Поняла я все, поняла. Успокойтесь, матушка. В смысле, сестра. Господи ты боже мой! Лежите, не вставайте.

– Eletto! Devi farlo in ogni caso! Devi farlo… – еще одна попытка подняться – и вновь безуспешная.

– О, нет! Не понимает ни хрена. Щас, как же это? Май нейм из Василиса. А лайк Ландон. Велком ту Совьет Юнион. Блин, не то че-то леплю. А! Слип вел. Би хеппи. Донт вори! Короче, лежите! Донт стенд, блин!!! Может статься, у вас перелом позвонков. – Василиса театрально похлопала себя по спине и изобразила на лице гримасу боли. – Или сотрясение. Секир башка – андерстенд? – Железнодорожница ребром ладони провела по своему горлу, высунула язык и выкатила глаза.

– Она, мам, по-английски не понимает. На другом языке говорит, уж я-то знаю, – прыснула со смеха девчушка. – Римка она, видать. Значит, по-римски ей надо все втолковывать.

– По-римски! Я тебе что – Цезарь?!

– При чем тут салат, мам? – в очередной раз хихикнула девочка.

– Дура ты, Настена, – без злобы выругалась женщина и улыбнулась. – Цезарь – это римский царь такой был. А салат уже в его честь обозвали.

– Как торт «Наполеон»? Да, мам?

– Да, как торт. Все, хватит болтать! Давай живо за Кузьмой дуй! Ливень скоро начнется. Надобно ее в дом снести. Мне одной не управиться.

Настя пулей метнулась выполнять поручение.

– Покрывало лоскутное с постели захвати! – закричала ей вслед Василиса.

Начался дождь, зашуршали капли по траве и листве, вдалеке послышался раскат грома. Женщина выругалась, глядя на небо, стянула с себя форменную курточку, но вновь надела ее, услышав стремительно приближающийся голос своей дочки.

– Сюда, дядя Кузя! Быстрее! Гроза идет! Ща как бабахнет! Боюся я! Ой, как боюся шибко! – орала Настена, ломая по ходу движения ветки деревьев и кустов. Добежав до места, Настя поскользнулась и кубарем свалилась на землю.

– Непутевая! – пожурила ее мать, рывком поставила дочку на ноги, отряхнула. – Покрывало где?

Ответить Настя не успела.

– Васька! Куды заначку заныкала! Сознавайся, курва! Порешу! – пошатываясь, из-за деревьев выпал по-боевому настроенный худощавый мужичонка в ватнике, с разноцветным кульком в руках.

Резко запахло чесноком и перегаром.

– Опять надрался, козлодой! – устало вздохнула Василиса. – Да что же это за жизнь такая! Щас я тебе такую заначку устрою!

– Дык я ж токо рюмашку принял. Для сугрева. На дворе к вечеру холодат, – попытался оправдаться мужик, но боевого настроя до конца не растерял, по-прежнему выпячивая хилую грудь.

– В башке твоей холодат, рожа бесстыжая. – Женщина отвесила Кузьме смачную профилактическую затрещину, мужик отлетел в сторону, поцеловался с березой и окончательно присмирел.

Настена хихикнула в кулачок и бросилась к матери, помогать раскладывать одеяло на земле. Василиса отстранила дочку и одна легко перевалила безвольное тело на подстилку.

– Эх, долюшка наша тяжкая! Только смену отработала, и нате вам – Настена преподнесла очередной киндерсюрпрыз, полумертвую монахиню у путей нашла. Не знаю даже, как звать вас, сестра. Вот из ёр нейм?

– Eletto! Devi farlo in ogni caso!

– Слышь, Настена, похоже, все ж таки понимает она по-английски. Элета Дева Фарло Иноньия Каза ее звать. Однозначно, мексиканка, а не римка. Римок так длинно не зовут.

– Красиво! – завистливо вздохнула Настена.

– Да, звучное имя, но я буду ее просто Элетой звать, иначе язык поломаешь. Угораздило же вас, сестра Элета, вывалиться из поезда в нашей мухосрани! Медицинский центр был здесь поблизости – развалился. Из докторов у нас остался один ветеринар, хороший доктор, только он специалист по осеменению коров. Да и тот с прошлой недели в запое. Ладно, будем живы – не помрем. Ну что, в путь! – Ухватив конец одеяла у головы, благословилась Василиса и обернулась к своему благоверному: – Что встал истуканом, козлодой! В ногах с Настеной берись. Раз, два – подняли… Тяжелая ты, сестрица Элета! – прокряхтела Василиса, маршевым шагом увлекая за собой одеяло с грузом и следующий за ним гуськом эскорт.

Ехать на женщине, ребенке и пьяном мужике было стыдно. Благо путь был недолог, от силы минут пять. К жилищу Василисы подошли со стороны леса. Рубленый, потемневший от времени домик с облупившимися резными ставнями ютился на самом отшибе деревеньки или села. Во дворе, обнесенном покосившимся забором, их встретила худая грязная псина с печальными глазами. Брехливо всех облаяв, собаченция проводила процессию до крыльца, радостно шуганула со ступенек рыжую кошку, получила пинок под зад от хозяина, взвизгнула и притихла.

В доме оказалось тепло, пахло дровами, капустой и сушеными грибами, по-родному как-то пахло, на душе сразу стало спокойно, потянуло в сон, глаза сами собой закрылись. Сквозь дрему слышны были голоса.

– Померла баба! – охнул Кузьма.

– Типун тебе на язык, дурная твоя башка! – выругалась Василиса. – Дышит ровно, губы розовые. Уснула она. Пусть спит. Одежду с нее снимать не будем, разбудим еще. Да и неловко как-то. Монахиня все-таки. Может, не положено им при посторонних обнажаться. Перинку бабкину с чердака принеси. У печи сестру положим, столько времени на земле пролежала, бедная! А в тепле все хвори быстрей проходят.

– Мам, а почему тети в монастырь уходят? – поинтересовалась Настена.

– А шут их знает, чего им в нормальной жизни не живется. Хотя… ты на нее погляди. С такой внешностью одна дорога – в монастырь. Ни один мужик на такое не позарится. Не найдешь с такой внешностью простого женского счастья.

– Мам, а с моей внешностью простое женское счастье найдешь? В классе все мальчишки меня дразнят оборванкой и рыжей дурой. Измучилася я прямо вся, мам, тумаки им раздавать. Может, мне тоже в монастырь уйти?

– Дурочка. Ты у меня красавица, приодеть бы тебя только, – ласково отозвалась Василиса и зашептала: – Колечко у меня есть в заначке, золотое с камушком. Берегла тебе на свадьбу. Ну да ладно. В город поеду, продам и справлю тебе новые ботиночки, может, и на курточку останется. Будешь как принцесса.

– Да не надо, мам. Обойдуся я. Лучше себе из колечка золотой зуб сделай, заместо того, который папаня тебе выбил. Красиво будет. Папаня на тебя посмотрит, влюбится заново и пожалеет, что нас бросил. Ой, как шибко пожалеет! Но мы его обратно не пустим, правда, мам? Не нужен он нам. Дядя Кузя хоть и горькую пьет, но человек, а не зверь.

Василиса шумно вздохнула, шмыгнула носом, послышались звуки поцелуев. Хлопнула дверь. Вернулся Кузьма.

– Сюда перинку клади! – рявкнула Василиса. – Раз, два – взялись…

Одеяло качнулось, спина утонула в чем-то мягком, словно в сметане, а на грудь легло что-то невесомое, теплое, пахнущее парным молоком. Блаженство разлилось по телу. Вот она, страна чудес молочных!

– В сарай отправляйся спать, Кузя, нечего тут алкогольными парами сестру Элету душить, – дала указание Василиса.

Кузьма безропотно подчинился.

– Насть, ноги ей прикрой платком. Поясницу что-то прихватило.

– Мам, а чево это у нее ботинки, как у дядей? Я такие по телевизору у натовцев видела, которые мирных арабских жителей разбомбили. И еще у нее ноги волосатые.

– Тьфу ты! Что ты болтаешь, охальница ты этакая. Ботинки как ботинки. Не на шпильках же им по улицам шамонаться? Небось в монастыре обувку сами для себя шьют. Ну-ка, глянь, чево там на подметке?