Кокон Кастанеды - Брикер Мария

– Это все оттого, сын мой, что жизнь ты неправедную ведешь. Буха… В смысле, горькую потребляешь в неограниченном количестве. Работать не хочешь. Обществу от тебя пользы нет никакой. Живешь, как животное! А жить надо не просто чисто, а безупречно чисто, как сказал великий философ, забыл я, как его звать. Потому как праведная жизнь глубоко очищает даже в самых трудных местах… Э-э-э… Короче, коль дашь клятву ступить на путь исправления, завязать с этим пагубным занятием и жизнь свою наладить, так и быть, избавлю тебя от чертей.

– Клянусь! – Семен Семеныч стукнулся головой об землю. – Завяжу! Клянусь! Ни капли больше в рот не возьму! На работу устроюсь! Домой в деревню уеду и Катьку с собой возьму. Матери помогать буду. Только не лишай рассудка и чертей убери!

– Хорошо, уговорил ты меня, отрок. Верю я тебе, чувствую, настроен ты решительно и правду глаголешь. Чертенка с собой заберу. Но смотри, если обманешь, гореть тебе синим пламенем. Понял?

– Понял! Слушаюсь и повинуюсь! – дал под козырек Семен Семенович. – Благослови, господи!

– Благословляю, сын мой! А теперь глаза закрой и не открывай, пока не прочтешь молитву «Отче наш» девяносто девять раз. И смотри, о нашей встрече никому не рассказывай. Иначе рассудка лишу за болтовню.

– Спасибо, господи! Спасибо! – заорал Семен Семенович, зажмурился и долго читал молитву: никак поначалу слова вспомнить не получалось. Когда он открыл глаза, над лесом занимался рассвет и пели птицы. По-прежнему хотелось опохмелиться, но Семен Семеныч нарушить клятву, данную господу, никак не мог. К тому же с благословением божьим страхи и паника ушли. Праведная жизнь глубоко очищает даже в самых труднодоступных местах… Где-то он уже слышал этого философа, но тоже запамятовал, как его звать. Мудрая мысль, однако, решил Семен Семенович, залез на свою лежанку и уснул сном безмятежным, с умиротворенной улыбкой на лице.

Всю обратную дорогу Настена нервно хихикала, вспоминая недавние событие, но Николай ее радости не разделял. Никак не ожидал он, проснувшись, увидеть рядом с собой ее чумазую физиономию и до сих пор жалел, что не дал ей по бестолковому лбу. Не успел – пожаловал хозяин шалаша. Стал забираться наверх, Николай притаился, а любопытная Настена, напротив, высунула свою лохматую рыжую головенку из тряпья. Слава богу, пронесло. Неизвестно, чем все могло обернуться. Кто знает, чего ждать от бомжей-алкашей? Алкаш, он и в Африке алкаш. Это ж надо, девчонку за бесенка принять. Хотя бесенок она и есть.

– Ох, здорово у вас получилось дядьку-забулдыгу напужать. Я бы тоже испужалася, если бы мне такое привиделось. А вы меня научите, как дядя, говорить – басом? Я прямо обмерла вся, когда услыхала. А ничего, что вы того дядю обманули? Монашкам разве дозволено неправду говорить? Боженька не накажет?

– Боженька тебя накажет за дурость! Зачем за мной увязалась? Кто тебе разрешал за мной идти? – ругался Николай. – Из-за тебя мне теперь придется в деревню возвращаться. Мы верно к деревне идем, Настя?

– Ага, верно, чуток пройти осталося, – успокоила его девочка.

«Чуток» растянулся минут на сорок. Село солнце, лес утонул в полумраке. Идти стало тяжело: ветки больно хлестали по лицу, путались в ногах, царапали руки. Но Настя ориентировалась в темноте как кошка и уверенно вела его за собой.

– Долго еще? – не сдержался Николай, столкнувшись лбом с очередной березой.

– А вон просека, – указала на просвет Настя. – Тамочки и выйдем.

По просеке идти стало легче. Через десять минут лес расступился, и путники оказались у шоссейной дороги.

– А где деревня? – осторожно уточнил Николай, обозревая незнакомые окрестности: по другую сторону дороги раскинулось бескрайнее поле, и в пределах видимости ни одного жилого строения не наблюдалось.

– Километрах в десяти отсюда, – вздохнула Настя и добавила: – Если лесом шуровать. А по шоссе все двадцать топать будем.

– О нет! – Коля осел на обочину дороги, на пригорок. – Зачем ты это сделала, Настя? Как я теперь тебя домой доставлю?

– Не надо меня домой, – буркнула Настена и уселась рядом с ним. – Нет у меня больше дома, не вернуся я в деревню. Ни за что не вернуся! С вами пойду. Не гоните меня, я вам пригожусь! Вот увидите.

– Куда? Куда ты со мной пойдешь? – взвыл Николай.

Только этого ему не хватало для полного счастья. Ему самому бы выжить, а тут еще ребенок навязался на его пустую голову.

– До монастыря с вами пойду, – объяснила Настена. – Решила я в монахини, как вы, записаться. Мне теперь жить незачем в миру. Никому я не нужна. Мамки нет, Кузи нет, Тузика нет, отец от меня отказную написал. В приют меня сдадут и уморят там. Видала я передачи по телевизеру про приюты. Там детей обижают. А в монастыре – нет. В монастыре все добрые, как вы.

– Дура ты, Настена! В монастырь она собралась. Нет, ну надо же! Где я тебе монастырь возьму, а? Я даже не знаю, где мы! Я понятия не имею, куда идти! И вообще – я ничего не помню, – проворчал Николай. – Совершенно ничего не помню! Вообще! Ничего!

– Амнезия, выходит, у вас. Это иногда случается, когда сильно головой шмякнутся. Ничего, тетя Элета, пройдет, – утешила Настя. – Я вот в прошлом году бежала за пацаном одним из класса. Так вот, несуся я по школьному двору, чтобы пендель ему дать, и как башкой в фонарный столб – хрясь! Как я его не заприметила – не понимаю. – Настя пожала плечами с выражением недоумения на лице. – И забыла все разом. Куда бежала? И зачем? И стихотворение Пушкина, которое весь вечер учила. Так и не могу вспомнить до сих пор, – озадаченно почесала лоб Настя. – Но вы, тетя Элета, обязательно все вспомните! – тут же с жаром уверила Колю девочка и погладила его по руке. – Я вам помогу. Вы только меня не гоните. Здесь областной центр неподалеку, километрах в пяти. Часа за полтора доберемся, может, что выясним. Мир не без добрых людей, подскажут нам дорогу до монастыря, – прощебетала Настя и с надеждой заглянула ему в глаза.

– Ладно! До центра доберемся, а там видно будет! – рявкнул Николай. – Передохнем только немного.

– Спасибо! – заорала Настя и бросилась Коле на шею.

Николай резко дернулся и отстранился.

– Нам не положено! – сурово сказал он.

Настена скисла, отодвинулась, подперла ладошками чумазый подбородок и притихла. Резковато он с ней, но ни к чему ему всякие телячьи нежности. Странно, что Настя до сих пор его не раскусила, удивлялся Коля. Голосок у него, конечно, не басовитый, но и не бабский писклявый фальцет. Интересно, как он выглядит? «Неужели как баба?» – с ужасом предположил Николай и ощупал рукой свое лицо, которое стерлось из памяти, как и прошлая его жизнь. Нос как нос, губы как губы, глаза как глаза. Вроде бы никаких патологий. Может, он даже красив? Не урод точно, хотя покойная Василиса отозвалась о его внешности весьма прохладно. Вот только щетина…

Николай поежился: монашеское одеяние не грело. Как бабы в юбках не мерзнут, между ног, будто в арке, сквозняк. «Летишь, и ветер попку обдувает…» Вот дьявол! Куда ему теперь лететь? Что делать? Как быть? Ладно, до областного центра они дойдут. Там он Настю оставит и сразу дальше рванет. Нельзя светиться в населенных пунктах, убийца где-то поблизости. Не исключено, что как раз в областном центре ждет его с распростертыми объятиями. Вот только куда ему дальше? Куда? В милицию? Нет, нельзя ему в милицию, пока он все не вспомнит. За медицинской помощью тоже нельзя – опасно. Что же делать? Он должен все вспомнить, должен! Коля потер виски, снова заболела голова, тупо заныл затылок, и в голове застучали назойливые, как мухи, незнакомые слова: Devi farlo in ogni caso!.. Лоб на ощупь был горячим и влажным, знобило, по спине и ногам бегали мурашки. Похоже, у него температура, не помогла теплая печь в доме Василисы, простыл, пока валялся на холодной земле. Сотрясение мозга, амнезия, температура, монашеская ряса, убийца, следующий по пятам, чужой ребенок в нагрузку и мешанина странных фраз в голове. Откуда, например, эта: «Теперь я спокойна, когда дети играют на таком чистом ковре»? Грызет мозг, как термит древесину. А вот эта: «Почувствуй нежность, покоряющую сердца. Ты желанна!» Или: «Комфорт с тампоном. Комфорт по жизни!» Блин! Что за тампон такой? Откуда это взялось в его голове? Так ведь и сдохнуть можно в самом расцвете лет. Кстати, интересно, сколько ему лет? Коля снова ощупал свое лицо, отметил на лбу морщину, вздохнул и покосился на Настю.

Настена тоже дрожала, громко стуча зубами. Одета она была в легкий свитерок, хлопковые синие треники со штрипками, растянутые на коленях, на ногах – тряпичные кеды. Наверняка ноги тоже натерла, но ведь не признается в этом никогда.

– Замерзла? – спросил Николай. Девчушка отрицательно помотала головой. – Да ладно врать-то. Не замерзла она. Сюда иди. – Он неуклюже притянул ее к себе и обнял.

Она прижалась к нему, уткнулась носом в подмышку и расплакалась, сначала тихо, а после в голос завыла, вспоминая мамку. Николай гладил ее по голове и утешал как мог, уверял, что Василиса, Кузьма и Тузик теперь в раю, и там, на небе, им хорошо, потому что с ними рядом боженька. Слова подействовали, постепенно рыдания Насти утихли, девочка лишь судорожно всхлипывала и шмыгала носом. Николай был рад, что она выплакалась. Слезами горю помочь невозможно, но хоть от первоначального шока девчонка отошла, а то такую страшную боль в себе держала, могла от груза душевного умом повредиться. Хватит на их компанию одного звезданутого.