Изысканный адреналин - Брикер Мария

– В приятельских отношениях, так и запишем. Значит, вы знали, что Мариновский собирается спрыгнуть с крыши мэрии? С парашютом, – уточнил Антон Петрович.

Учредитель банка «Русский резерв» долго молчал.

– Вы что, шутите? – спросил он шепотом после паузы. – Не может этого быть! Прыгать с парашютом с мэрии – это же форменное самоубийство. Ни один уважающий себя бейсер не станет делать подобной глупости.

– Кто?

– Никогда не слышали про бейс-джампинг?

– Что-то, кажется, слышал, – вздохнул следователь. – Насколько я знаю, это самый экстремальный вид прыжков с парашютом с небольших высот и с недвижимых объектов. Мариновский увлекался бейс-джампингом?

– Понятия не имею. Так он что, правда спрыгнул? – Следователь кивнул, Бутырский охнул: – Невероятно!

– А вы, Демьян Иванович, увлекаетесь этим видом экстрима?

– Я? – Бутырский на секунду смешался. «Увлекается, – подумал следователь, – значит, в курсе был, голубчик». – Ах, вот к чему вы клоните! – сощурился учредитель банка. – Мало того, что хотите обвинить меня в том, что я задавил Мариновского, так еще намекаете на то, что именно я вынудил его совершить полет с крыши? Без адвоката я больше ни слова не скажу. Я требую адвоката! – рявкнул Бутырский и треснул кулаком по столу.

– Ваше право. Да вы не нервничайте, Демьян Иванович, не нервничайте. Раз не виноваты, так чего паниковать? Есть свидетель, который видел, как произошел наезд, и запомнил водителя. Опознание проведем. Согласны? – Бутырский хмуро кивнул. – Вот и славненько. Тогда протокольчик подпишите. И своему адвокату можете позвонить. Как только он приедет, будем начинать.

В зале прилета аэропорта Домодедово толпился народ, туда-сюда сновали люди – возбужденные, уставшие, радостные, грустные, смущенные, растерянные – столько разных эмоций на лицах можно увидеть только в аэропорту.

Откуда-то тянуло табаком и вкусно пахло кофе.

– Щас бы кофейку дерябнуть, с сигареткой, – мечтательно сказала худенькая невыразительная блондиночка в рваных джинсах и широкой растянутой черной футболке с надписью на груди.

– Сходи да купи, – посоветовал сопровождающий ее парень, стриженный под ноль здоровяк – на плече он держал профессиональную видеокамеру.

– Ты видел, сколько здесь кофе стоит? Это же грабеж средь бела дня!

– Сейчас вечер, Коновалова, половина восьмого, – хмыкнул парень.

– Не умничай, Чижиков! Лучше приготовься. Скоро он должен выйти, – напряженно сказала девушка, вытягивая шею и разглядывая появлявшихся из зоны таможенного контроля пассажиров. – Это будет наш триумф, Чижиков! Никто не знает, что он прилетит в Москву. Мы будем первыми, кто возьмет у него эксклюзивное интервью. – Девушка, не сдержав эмоций, взвизгнула и взбила рукой светлый ежик на голове. Оператор покосился на журналистку и вздохнул: почему-то он сильно сомневался, что знаменитый на весь мир шахматист, гроссмейстер Леонид Штерн, прибывший, по имеющимся у них данным, рейсом 874 авиакомпании British Airways Лондон – Москва, захочет давать интервью этой замухрышке. Какой только идиот дал ей прозвище Мэрилин Монро? За что ей такая честь? Ни кожи ни рожи – одни глазищи. Единственное украшение – крошечная родинка над губой. А амбиций больше, чем волос. Если это гнездо бешеной птицы у нее на голове вообще можно назвать волосами. В телекомпанию блондиночку взяли неделю назад, пока как стажера. Это был их второй совместный выезд на репортаж, первый закончился полным провалом.

– Ты хотя бы глаза накрасила, что ль, Коновалова, – посоветовал оператор, – или губы.

– Чего? – девушка посмотрела на оператора, как на полоумного.

– В кадре твое лицо нечетко будет видно, – буркнул Чижиков и отвернулся, он почему-то всегда смущался, когда Мэрилин смотрела на него в упор своими синими блюдцами.

– А… что ж ты раньше не сказал, – расстроилась девушка, сняла с плеча потасканный джинсовый рюкзачок, уселась на пол и стала ковыряться в поклаже. – Вот, нашла! – вытащив яркий тюбик, похожий на тушь, доложила девушка, на минуту низко склонила голову и вновь подняла лицо к оператору. – Так лучше?

– Лучше, – кивнул Чижиков, не заметив в лице Мэрилин почти никаких изменений, разве что губы у нее теперь немного блестели.

– Я рада, – улыбнулась журналистка, поднялась с пола и слизнула блеск языком.

Прошло довольно много времени с момента объявления прибытия рейса 874 авиакомпании British Airways Лондон – Москва, но Леонид Штерн так и не вышел из зоны таможенного контроля.

– Не прилетел, похоже, – расстроился оператор.

– Быть такого не может, у меня знакомая в этой авиакомпании работает.

– Значит, мы его пропустили, – переминаясь с ноги на ногу, сказал оператор. Плечо у него уже отваливалось, хотелось кофе и огромный гамбургер. А цены в Домодедове действительно кусались, и очень больно кусались.

– Чижиков! Разве такого можно пропустить! – достав толстый журнал и сунув его под нос оператору, возмутилась журналистка. С глянцевой обложки на него смотрел привлекательный голубоглазый блондин с вьющимися волосами средней длины.

– Мажор близорукий, – сообщил свое мнение оператор, склонившись над журналом, и вдруг почувствовал толчок в спину. Чижиков пробежал по инерции пару шагов, споткнулся о рюкзак Мэрилин, который она так и не подняла с пола, и, размахивая руками, плашмя рухнул на пол. Дорогая видеокамера отлетела в сторону. Чижиков, матюгаясь на весь зал, медленно поднялся, хмуро оценил обстановку и, схватив за грудки виновника своего падения, худосочного светловолосого типчика в льняном пиджаке, встряхнул его.

– Простите! Я не хотел причинить вам беспокойство. Понимаете, очки в самолете случайно разбил. А запасные были в чемодане, но он потерялся в дороге.

Сзади на операторе повисла Коновалова и зашептала ему в ухо:

– Чижиков, это он! Он! Он!

– Понял, – осторожно поправив пиджачок на всемирно известном шахматисте, вякнул оператор и криво улыбнулся.

– А вы нам камеру сломали на фиг, – радостно доложила Коновалова, ткнув пальцем в валяющуюся на полу аппаратуру, и добавила: – Профессиональную и очень дорогую.

Оператор поднял камеру, нажал на пару кнопок, кивнул и с трагическим лицом прижал ее, как младенца, к груди.

– Я все компенсирую. Сейчас выпишу вам чек. Сколько? – Гроссмейстер суетливо пошарил по карманам, достал чековую книжку и ручку и вопросительно посмотрел на оператора близорукими глазами. Чижиков умножил в уме стоимость своей камеры на два, потом на три и уже собирался открыть рот, чтобы скалькулировать убытки, но Мэрилин его опередила.

– Мы чеки не принимаем. Может, они у вас фальшивые? Только наличные! – сурово сказала она, ойкнула и подпрыгнула, потирая мягкое место. Сволочь-оператор ее ущипнул.

– У меня при себе почти нет наличных, – озадаченно сообщил Леонид Штерн. – Возможно, здесь поблизости есть банкомат?

– У нас банкоматы такие суммы не выдают, – вредным голосом сообщила Коновалова и снова ойкнула и подпрыгнула. Нет, ну Чижиков совсем обнаглел! Урод, сволочь, тупица! Неужели не понимает, что она затеяла, возмутилась Мэрилин и со всей силы наступила оператору на ногу. Чижиков покраснел и выкатил глаза.

– Пожалуйста, не нервничайте, – глядя в перекошенное лицо оператора, сказал Леонид Штерн. – Я дам вам свою визитку. А завтра с утра поедем в банк.

– Хм… – возмутился оператор.

– Хм… – вторила ему Коновалова.

– Хорошо, что вы предлагаете? – вздохнул шахматист.

– Я поеду с вами, – мило улыбнулась Мэрилин.

– Куда? – растерялся Штерн.

– А куда вы сейчас едете?

– В отель «Славянская».

– Вот я и поеду с вами в отель «Славянская», переночую у вас, а завтра с утра поедем в банк.

– Как? – ошарашенно спросил гроссмейстер, хлопая глазами. – Как это вы переночуете у меня в номере?!

– Обыкновенно, могу в кресле, я не гордая. Мы должны быть уверены, что вы не сбежите. Камера ведь очень дорогая. Или Чижиков переночует у вас в номере, – ехидно предложила журналистка.

– Да, очень дорогая, – подтвердил оператор и умножил в уме стоимость аппаратуры на четыре.

Леонид Штерн ехал на заднем сиденье в стареньком расхлябанном «Рено», хмуро поглядывая на взлохмаченную макушку противной блондинки и лысый затылок толстомясого мужика и уговаривал себя, что ничего особенного не произошло. Завтра с утра он отдаст деньги, и его оставят в покое. Леонид очень на это надеялся и радовался в душе, что эти двое журналистов не лезут к нему с вопросами. Во-первых, он приехал в Москву неофициально и очень не хотел, чтобы информация о его визите попала в газеты и на телевидение. Во-вторых, журналистов Леонид Штерн органически не переносил. Он их ненавидел с тех пор, как несколько лет назад прочитал о себе в журнале, что он не родной сын в семье успешного адвоката по экономическим вопросам Алекса Штерна и светской красавицы-аристократки Анны Горчаковой, а приемный. Тогда ему показалось, что мир перевернулся вверх тормашками. Нет, сначала он не поверил. Бросился к матери с журналом, возмущенно положил статью перед ней. Как он мог поверить в подобную ложь! Как он мог поверить в то, что обожаемые мать и отец на самом деле не имеют к его рождению ни малейшего отношения и что он всего лишь жалкий ублюдок без рода и племени, брошенный в приюте какой-то особой? Глаза матери Леонид Штерн помнил до сих пор: в них были испуг, чувство вины и боль. Он тоже почувствовал боль, ни с чем не соизмеримую боль, в сердце словно вонзились миллионы острых иголок, отравленных ядом. Яд побежал по венам, отравил кровь, одурманил мозг. Он почувствовал себя обманутым, схватил журнал и со всей силы хлестнул им мать по лицу. Мама не вскрикнула, не заплакала, просто сказала тихо, потирая нежную воспалившуюся от удара щеку рукой: «Ничего, сынок, все пройдет, заживет. Время лечит любые раны». Тогда он подумал, что мама говорила о себе, но со временем понял, что она его, дурака, успокаивала. Даже когда ей было больно, мама думала о нем. Господи, сколько лет прошло, а он так и не смог избавиться от чувства презрения к себе за тот омерзительный поступок.