Изысканный адреналин - Брикер Мария

– Откуда такая уверенность, Оля? – усмехнулся Леонид. – У вас есть неопровержимые доказательства его невиновности?

– Не лезьте вы не в свое дело! В топку самовара кладут сухие шишки, – раздраженно сказала Бутырская. – И щепки. Вот сюда! – Ольга бросила в топку несколько щепок и села на диван. Она смотрела перед собой и нервно покусывала ногти на своих ухоженных изящных пальчиках. Странно было наблюдать эту светскую красивую женщину за подобным занятием. Когда-то в детстве он сам страдал от этой дурной привычки, но мама быстро отучила его совать пальцы в рот, пройдясь пару раз розгами по рукам.

– Рассказывайте, Оля, – мягко попросил Леонид.

– В тот день, когда произошло убийство, муж был с любовницей. Следователю он ничего не рассказал, адвокату тоже. Вероятно, побоялся, что это дойдет до моих ушей. Он не хочет, чтобы я от него ушла.

– Откуда вы знаете, что он был с другой женщиной?

– Потому что я там была и видела это своими глазами! – вспыхнула Оля. – Как раз в то утро, вернее, уже днем – когда задавили Мариновского. Я уезжала на выходные в спа-отель, в Подмосковье. Но мне сервис не понравился, поэтому я решила вернуться пораньше. О том, что Демьян останется ночевать на Фрунзенской, я знала, решила предложить ему пообедать вместе в городе. Позвонила на сотовый, Демя не отвечает. Обычно он в любом состоянии отвечает, а тут не берет трубку, и по домашнему – тоже. Я разволновалась и поехала на квартиру. Открыла дверь своим ключом, увидела женскую сумочку у зеркала, туфли и шифоновый шарф. И запах – квартира вся провоняла чужими духами. Мне стало так плохо! Я дверь осторожно закрыла и уехала. Ненавижу эту квартиру! Ненавижу! Я чувствовала, что он там с другими бабами кувыркается. Но делала вид, что я глухая, слепая и немая, в квартиру старалась не ездить, чтобы ненароком не нарваться на какую-нибудь сучку. А в этот раз… – Ольга всхлипнула. – Я его люблю, дурака, и он меня любит. Только он по-другому не может, ему нужны острые ощущения, адреналин, азарт, тонус. Для него это как спорт – переспать с новой женщиной. Как мне жить дальше, Ленечка? – Ольга подняла на него глаза, в них читалось отчаяние.

– В таких вопросах я вам не советчик, Оля, извините.

– Простите, не знаю, что на меня нашло, – смешалась Бутырская. – Простите меня. Как глупо все. Я… понимаете… – Она замолчала, неловко поднялась и засуетилась у самовара. Штерну было жаль ее, красивую и несчастную женщину, любимую, любящую и терзаемую одиночеством. Но в то же время гроссмейстер испытывал не только жалость, но и неприятное чувство, сродни брезгливости. Он силился понять Олю и брата, пытался войти в их положение, но не мог. Возможно, потому, что вырос в семье, где слово «брак» в первую очередь включало в себя понятие «верность». Мама, его чудесная мама, внушала Леониду это с детства. Впрочем, он не вправе был судить. Не вправе влезать в их личную жизнь. Он был не вправе! Но как же хотелось съездить Демьяну по челюсти и пожалеть его жену!

– Оля, все будет хорошо, – смущенно пролепетал Штерн.

– Вы думаете?

– Думаю, да.

– Спасибо.

– Оля, почему вы не рассказали о той женщине следователю? Это же стопроцентное алиби.

– Я хотела, но боялась, что подозрение в убийстве Мариновского сразу падет на меня и следователь решит, что я из мести пыталась подставить мужа. А потом мне было стыдно, не хотелось, чтобы Демя узнал о том, что я там была. Я надеялась, что Демьян сам все расскажет, а он молчал, как партизан. К счастью, все закончилось хорошо. Прошу вас, Ленечка, не рассказывайте Демьяну, что я все знаю! И простите меня, ради бога, за то, что я втянула вас в эту историю.

– Кто была та женщина – вы знаете?

– Нет, не знаю. Какая теперь разница, Ленечка? Все закончилось. Кто бы она ни была, вины на ней нет. Когда я приехала на Фрунзенскую, машины Демьяна во дворе дома не было. Значит, это не она.

– Это ничего не значит. Та женщина могла быть соучастницей. Откуда, по-вашему, у преступника оказались ключи от машины?

– Господи, ну пожалейте меня! Я не хочу об этом думать, не хочу об этом говорить! Ленечка, я устала. Все кончилось!

– Боюсь, что все только начинается, Оля. Вчера я был у музыкального продюсера Торчинского, он тоже заключил с Демьяном пари. Так вот, его отравили – он умер на моих глазах. Теперь, когда стало ясно, что Демьян невиновен в смерти Мариновского, стал относительно понятен мотив преступника. Не исключено, что Демьяна подставили в очередной раз. Я не могу это утверждать наверняка, но, возможно, прокуратура до сих пор не выписала ордер на его арест только потому, что тело Торчинского пока не обнаружили. А когда найдут труп, то и улики могут найти.

– Господи! Что же делать? – Ольга снова осела на стул, выронив из рук спички для камина, которыми вот уже пять минут безуспешно пыталась разжечь щепки в самоваре.

– Вам придется рассказать Демьяну о том, что вы были в тот день на Фрунзенской, и выяснить, как зовут его любовницу. Чувствую, она причастна к этому делу. Я бы сам с братом поговорил, но как я ему объясню, откуда все знаю, не упоминая о вас?

– Я не могу, Леня! Я не могу! Не буду я этого делать. Нет, не уговаривайте.

– Где девушка? – рявкнул Штерн.

– Какая девушка? – Бутырская вздрогнула и с недоумением посмотрела на гроссмейстера.

– Где журналистка, которая в прошлую среду села к вам в машину около клуба «Красный монах»?

– Ленечка, я не понимаю, о чем вы меня спрашиваете?

– Ее зовут Мэрилин Коновалова, корреспондент программы «Факт ТВ». Она заходила, когда я был у вас в гостях на Фрунзенской. Расспрашивала про увлечения Демьяна, упоминала тайное общество. Оля, я видел, как Мэрилин села той ночью в машину «Infinity»! До дома журналистка так и не доехала. Номер я запомнил. Узнать, кому машина принадлежит, не составило труда. Догадываетесь, кому она принадлежит?

Ольга нагнулась за спичками, подняла, повертела их в руках.

– Неужели вы подозреваете меня в этой гнусности, Ленечка? Я думала, мы друзья…

– Эта девушка – моя невеста, Оля, – жестко сказал Штерн: ему бы сейчас встать на колени и попросить у Ольги прощения, но гроссмейстер решил вести себя жестко. Иначе Бутырская не стала бы вообще шевелиться: он чувствовал ее усталость, ее нежелание думать об этом деле и хотел, чтобы она «проснулась» и начала действовать.

– Поздравляю, – Бутырская чиркнула спичкой и сосредоточенно уставилась на дрожащий огонек. – Лень, вам отдохнуть нужно, поспать, голову подлечить. У вас паранойя, по-моему, начинается. Вы всех вокруг подозреваете. Я не езжу на «Infinity». Демьян не разрешает. Он к своим машинам относится, как к трусам.

– Простите? – Штерн приподнял брови.

– Как к трусам, – повторила Бутырская. – Вы свои трусы разрешаете кому-нибудь носить? Сомневаюсь. Вот и он не разрешает, – она резко встала, чиркнула спичной еще раз, подожгла скрученный в трубочку обрывок газеты и бросила в топку. Щепки наконец загорелись. Ольга подложила в самовар несколько шишек, надела на медного толстяка трубу, изогнутую буквой «Г», – из трубы потянулся дымок, мягко оседая на изысканных цветах клематиса. Приятно запахло хвоей и костром. Захотелось откинуться на спинку кресла, закрыть глаза и ни о чем не думать – навалилась усталость. Наверное, он рохля, но дальше давить на Ольгу гроссмейстер был не в состоянии.

– Леня, я поговорю с Демьяном. Я все ему расскажу и выясню, кто его любовница. Не сомневаюсь, что в тот злополучный вечер, когда похитили вашу невесту, именно та женщина была за рулем. Все будет хорошо, Ленечка, обещаю. Все будет хорошо…

Чай пили в гостиной, восхитительный чай с мелиссой и листочками черной смородины. Демьян, пока они раскочегаривали самовар, совсем напился и нес какую-то ахинею. Ольга злилась на мужа и чувствовала себя неловко. Пора было ехать домой.

– Повезло тебе, братишка, что от тебя папаша наш отказался, – вдруг сказал Демьян.

– Демьян! – одернула мужа Ольга, но Бутырский, не обратив на жену внимания, продолжил:

– Скажу тебе честно, он такой мразью был!

– Демьян, прошу тебя, не надо! – взмолилась Оля, обняла мужа, но Бутырский мягко отстранил жену.

– Погоди, Оля, он должен знать правду! Отец мамку загубил, из-за него она умерла, на беременную руку поднял. Маленьким я был, а помню тот день в мельчайших подробностях. Отец запрещал мне в свой кабинет входить. Дома никого не было. Я перерисовывал из книжки военный самолет. Хорошо получалось, одну деталь только криво нарисовал. Поискал ластик – нигде нет: ни в портфеле, ни в столе. Подумал, что у отца непременно должен быть. Только в кабинет вошел, слышу – дверь входная открылась, я с перепугу под стол залез. Сижу, трясусь. Отец не прощал непослушания, наказывал строго, ремнем бил или в угол на колени ставил, на горох. Учил своих студентов пониманию, а сам домочадцев тиранил, тварь! Мама всегда меня защищала, добрая моя мама, – Бутырский зажмурился, помолчал немного и продолжил рассказ: – Входит мама – за ней отец. Она присела на стул, отец рядом встал. С двумя ты мне не нужна, говорит, одного придется оставить – не прокормим. Она ему – мол, кто же знал, что так выйдет? Меня это не волнует, он говорит. А мама ему – не откажусь, можешь делать со мной, что хочешь. Я услышал хлопок – мама вскрикнула. Он, сука, по лицу ее ударил и вышел! Мама осталась, долго сидела, плакала, а потом тяжело задышала, схватилась за живот и закричала. Преждевременные роды начались. Пришел отец, увел ее в другую комнату, я моментом воспользовался, выполз из-под стола, бросился вон из кабинета. Дальше все как в тумане. Чужие люди в белых халатах, соседки кудахчут… Помню, мама обняла меня крепко перед тем, как ее на носилки положили, тепло ее помню, ее запах. Теперь понимаю: прощалась она, предчувствовала свою смерть. Прощения просила, что оставляет меня одного с этим чудовищем. Увезли маму, и больше я ее не видел. Отец меня на похороны не взял, не дал проститься с мамой. Поминки тоже смутно помню. Дом – полон людей, водка на столе, блины, все со скорбными лицами: тетки какие-то, мужики незнакомые. Отец рыдал за столом. И так натурально! Мне даже стыдно как-то стало, на мгновение показалось, что ошибся я и все привиделось мне в кабинете. Потом понял, что это он показательное выступление устроил перед коллегами с работы. Про него нехорошие слухи по университету ходили, что он пользует студенток, вот он и продемонстрировал коллегам, как нежно супругу любил, разыграв роль безутешного вдовца. Знали бы они, какой двуличной паскудой он был! Не сомневаюсь, имел он девочек-студенток, и мама наверняка догадывалась об этом, но скандалов не устраивала. Тихая она была, приветливая, покорная. Другая бы хлопнула дверью и ушла, а она почему-то терпела.