Пари с морским дьяволом - Михалкова Елена

Обследовав Машу и убедившись, что она может сидеть, ходить и даже внятно говорить, доктор с трудом, но согласился отпустить ее.

– С условием, что ближайший час вы лежите. Без острых потрясений.

Взгляды их встретились, и Маша заметила, как за последние несколько часов осунулся и сник живчик Козулин.

– Я вам очень сочувствую, Иван Васильевич, – тихо сказала она. – Примите мои самые искренние соболезнования.

Он молча кивнул, похлопал ее по плечу и встал лицом к окну, заложив руки за спину. Маша поняла, что прием у доктора окончен.

– Что у вас тут случилось? – шепотом спросил Макар, пока они шли к их каюте. – Нет, в самом деле, я же вижу, что-то не то…

Маша обернулась и испепелила его таким взглядом, что он прикусил язык.

– Илюшин, молчи, – посоветовал Бабкин, отпирая дверь. – «Что-то не то» у нас продолжалось три месяца.

– Кто-то умер, да? – не выдержал Макар.

– Да, черт возьми! Ты!

Бабкин скептически оглядел друга.

– И я до сих пор не совсем уверен, – добавил он, – что действительно вижу тебя живым.

– Можешь ножичком потыкать, – предложил Илюшин. Он огляделся, и брови его полезли вверх: – Вы что, добровольно согласились здесь жить? В этой конуре?

– Маш, я сейчас убью его, – предупредил Бабкин. – Отвернись к стене.

Маша села на койку и обхватила руками колени. «Это просто невероятно, – подумала она, рассматривая мужа, – он ведет себя так, как будто не видит в происходящем ничего удивительного! Они даже препираются как обычно!»

Она наблюдала, как Сергей с Макаром роются в чемодане, пытаясь выбрать для Илюшина подходящие штаны и рубаху. Как Сергей, пока Макар переодевается, притаскивает для него из камбуза два огромных бутерброда с колбасой, из которых один тут же съедает сам. Как шутя дает другу по шее, а Макар уворачивается и в тесном пространстве каюты, конечно же, сбивает на пол тарелку со своим бутербродом, а потом они оба с криком «быстро поднятый предмет не считается упавшим!» кидаются за ним – кто успеет схватить первым.

Они что-то говорили ей, Маша что-то отвечала, не переставая мысленно искать ответ на эту загадку. Нет, она вовсе не хотела, чтобы Сергей терял сознание, начинал заикаться или рыдать на груди у найденного Илюшина. Но хоть как-то он мог показать, что поражен случившимся не меньше, чем она?!

И вдруг до нее дошло.

Ответ был прост и довольно очевиден. Сергей действительно не был поражен случившимся.

Его мир накренился и треснул пополам, когда Илюшин пропал. Вот чего он не мог представить и осмыслить. Макар выпутывался из любых передряг. Макар в тридцать шесть лет выглядел на двадцать, заставляя подозревать, что он заключил сделку с дьяволом. Возможно, в глубине души Бабкин не ставил под сомнение, что вместе с вечной молодостью Илюшин заодно прикупил и вечную жизнь.

В начале лета случилось то, чего не могло случиться, и он не мог найти этому объяснения. Для Сергея в смерти Илюшина было гораздо больше нереального, чем в его появлении из небытия.

А сейчас мир встал на свое место. Трещина сомкнулась. Все вернулось на круги своя.

– И как Афродита из пены пивной, он каждое утро рождается вновь… – пробормотала Маша.

Две пары глаз, карие и серые, уставились на нее.

– Ты за нами следил? – требовательно спросила она у Макара. – Раньше не мог показаться?

Илюшин замахал руками:

– Ты что! Я понятия не имел, что вы здесь!

– Он чуть не чокнулся, когда меня увидел, – доверительно поведал Сергей.

– Вранье! – возмутился Илюшин.

– Машка, я тебе клянусь! Метался по причалу, выпучив зенки, и бормотал «сгинь, сгинь!»

Маша представила Илюшина, бегающего с вытаращенными глазами, и рассмеялась. Ей стало легче. Хоть кто-то, кроме нее, в этой дикой немыслимой ситуации был близок к тому, чтобы счесть себя сумасшедшим.

– Макар, так что произошло? – спросила она. – Почему ты ни разу не дал о себе знать?

– Он не мог, – ответил вместо него Бабкин.

– Я не мог, – подтвердил Илюшин. – Неужели ты думаешь, я бы стал молчать, если бы имел возможность вас предупредить?

Маша быстро выставила ладонь, показывая, чтобы не продолжал. Сейчас, когда Макар сидел рядом, даже увлекательно было сыграть в эту игру.

– Сверхсекретное государственное расследование? – предположила она.

Макар отрицательно покачал головой.

– Ты решил начать новую жизнь?

– С такой пакости, как исчезнуть и бросить вас обоих в неизвестности? Заманчиво. Но нет.

Маша вопросительно взглянула на мужа.

– Я знаю ответ, но только в общих чертах, без подробностей, – сказал он. – Макар, давай-ка рассказывай все с самого начала.

– Получится долго.

– Мы сегодня стоим на якоре и никуда не денемся. Ты даже сможешь утром вернуться в участок.

На лице Илюшина выразилось все, что он думает об этой перспективе.

– Ладно, только дайте завернуться во что-нибудь. Я постоянно мерзну.

Бабкин протянул ему одеяло. Сам он забрался на койку рядом с Машей, Илюшин сел напротив, на полу, закутавшись, как в кокон. Только лохматая русая голова торчала наружу.

– Я вышел из оранжереи днем, около четырех часов, – сказал он. – И меня сразу ударили по затылку. Нет, вру. Не сразу.

Макар Илюшин вышел из оранжереи днем, около четырех часов. Тяжелая зеленая дверь, увитая девичьим виноградом, начала закрываться за ним, летучий сквозняк, просочившись сквозь приоткрытое окно, донес напоследок аромат распустившихся розовых бутонов, сладкий, головокружительный, нежный…

А в следующую секунду на голову Илюшину надели вонючий мешок. Мешок пах носками и землей. Причем именно в тот момент Макар совершенно точно понял, что это не та земля, из которой вырастают прекрасные кусты роз, а та, куда положат его бренные останки.

Он почувствовал укус шершня в предплечье, а затем руки ему скрутили за спиной, и Илюшин ощутил, как ноги отрываются от земли. Его понесли, будто ребенка, прочь от оранжереи.

Макар не обладал ни реакцией, ни силой Бабкина. Но затхлая вонь мешка подействовала на него как укол адреналина. Он расслабился, закрыл глаза, и пальцами нащупал конец провода, обмотанного вокруг запястий. За две минуты, что его тащили, Илюшин успел ослабить путы.

Он расслышал далекий гул («шоссе? мы у дороги?»), почувствовал, как шаги похитителей из пружинистых стали твердыми. Камешки захрустели под ногами. Значит, они двигались по гравию.

Смердящая мешковина перебивала все запахи, но Макар не сомневался, что они приближаются к машине. И когда его всего на несколько секунд прислонили к дверце, он уже был готов действовать.

Бабкин, учивший Илюшина драться, мог бы им гордиться. Макар рванул руки в стороны, освобождаясь из захвата провода, сдернул с головы мешок и сразу, не медля, ударил локтем ближайшую фигуру. Вонючую тряпку он швырнул в лицо второму противнику, сбивая с толку, заорал во всю глотку и прыгнул на него.

Он дрался с отчаянием крысы. На него бросились, повалили, но и под тяжелым телом он ухитрился извернуться, вцепился зубами в чью-то шею. Оглушительный вой хлестнул по ушам. Илюшин откатился в сторону, готовясь бежать, а затем… на его висок обрушился камень.

Солнце над лесом сузилось до размеров кошачьего зрачка, а потом взорвалось с тихим хрустальным звоном.

Тихо

Темно и тихо

Больно

Больно

БОЛЬНО!

Опять темно

Белое лезвие раскололо черноту пополам и застряло в ней. Сначала узкое, оно начало стремительно расширяться, пока не расползлось до квадрата над головой Илюшина. Некоторое время он лениво вглядывался, пытаясь в размытых очертаниях облака угадать какую-нибудь фигуру, пока не осознал, что над ним вовсе не облака. Когда зрение сфокусировалось, стало ясно, что это потолок, а на нем – молочно-белое пятно от лампы. Окна в комнате не было, определить источник света он не мог. На двери желтело что-то яркое, как будто там размазали десяток яиц.

Хриплый голос не то проговорил, не то пропел что-то, он не понял ни слова. Где-то хлопнула дверь, протопали шаги. Каждый отдавался в голове Илюшина, будто кто-то прыгал ему прямо по извилинам. Он болезненно сморщился и вскрикнул от неожиданности, когда игла вошла ему в вену. Вернее, хотел вскрикнуть. Из горла вырвался сухой хрип. Он попытался поднять голову, но его вновь окутало непроницаемым коконом.

На второй раз пробуждение было не таким безболезненным. Свет колол глаза. В ушах звенело, адски болела глотка, а в затылке был налит расплавленный чугун. Из сгибов локтей вверх расползалась тянущая боль, словно кто-то там дергал его за сухожилия. Мысли в голове ворочались тяжело, едва-едва…

Где он? Почему рядом капельница? Больница? Нет, не похоже. Макар сам не мог бы объяснить, почему это помещение не выглядит как больница, но здраво не стал анализировать свое убеждение. Хватало и других забот.

Что с ним случилось? Он пошевелил пальцами на руках, на ногах, и с облегчением убедился, что, во всяком случае, остался при своих четырех конечностях. Позвоночник, похоже, не сломан. В глотке был филиал Сахары, а язык, кажется, навсегда присох к нёбу.