Хроники Розмари - Данилова Анна

Можно предположить, конечно, что она осталась в перчатках, чтобы не оставить нигде отпечатков пальцев, но это и вовсе похоже на бред. Хотя… В квартире почему-то не было обнаружено вообще никаких свежих отпечатков, в том числе и следов пальцев Неудачиной. Как так могло случиться? Тем более что она явно останавливалась там, пила чай… Во всяком случае, на кухне были обнаружены не успевшие просохнуть после мытья чашки, нож, банка кофе, чай, печенье, в холодильнике – колбаса, сыр… Словом, небольшой запас продуктов, чтобы протянуть, к примеру, с ночи до утра и не умереть с голоду…

Зачем Неудачина приезжала в Москву? Зачем Чагин звонил ей?

Аникеев мог бы, конечно, отложить свою поездку в Саратов и остаться в Москве, чтобы допросить Чагина, но ему было жаль оставлять одного Зубкова – уж слишком много свалилось на плечи и без того нездорового человека. К тому же ему не терпелось как можно скорее встретиться с окружением убитой, допросить самых близких людей, побеседовать с мужчиной (или мужчинами) Алевтины. Он чувствовал, что только в Саратове он сможет выяснить, зачем же Неудачина отправилась в Москву. Какие у нее там были дела? Кто-нибудь что-нибудь да скажет. Подруга, коллега по работе, тетка, сестра… Какая еще сестра? Сестра, кажется, живет в Португалии. Конечно, убитая точила зуб на «португальскую» сестрицу за то, что та бросила ее, но это не имеет никакого значения, это никак не может быть связано с убийством. Хотя можно, конечно, проверить и алиби сестры…

Аникеев чувствовал, как голова его заполняется сигаретным дымом, вытесняя последние мысли – очень хотелось спать. Он загасил окурок и вернулся в купе. Прислушался: его единственный сосед по купе (им посчастливилось ехать вдвоем), сердечник, дышал ровно и спокойно. Жив, значит…

Перчатки… Он закрыл глаза, но это не спасло – перед его внутренним взором на полу лежало распростертое мертвое тело девушки: темные джинсы, белая курточка, красный берет… Джинсы синие? Или черные? Или брюки? Ему уже было стыдно перед самим собой – спрашивать, почему на убитой были перчатки. Он дал себе слово больше об этом не думать и сразу же уснул.

14

Ближе к вечеру температура стараниями Татьяны спала, Дина весь день проспала и просыпалась лишь для того, чтобы поесть или выпить лекарство. Ей казалось, что не только она остановилась в этом доме отдыха – остановилась словно сама жизнь. Все замерло, затихло под толстым слоем свежевыпавшего снега, и даже вечер показался за окном светлее, чем бывает обычно в это время года. Дина лежала под теплым одеялом и заставляла себя думать о чем угодно, только не о смерти девушки по имени Алевтина, которая могла погибнуть по ее вине. На душе было так скверно, так хотелось с кем-нибудь поделиться своей бедой, что она собралась даже поговорить со своим отчаянным и храбрым генералом, но, к счастью, он не услышал звонка и не взял трубку. Именно к счастью, потому что, услышав гудки, она сразу же поняла, что совершает очередную глупость. С генералом тоже придется разорвать все отношения. Так будет лучше, удобнее и спокойнее для них двоих. Любовники… Смешно, глупо, пошло…

…На ослабевших ногах она шла по коридору из туалета к себе, когда увидела незнакомого мужчину, отпиравшего соседнюю комнату. В меховой куртке, лисьей шапке, джинсах, он возился с замком и чертыхался. Дина не дыша, на цыпочках прошла мимо, стараясь даже не смотреть в его сторону, ей было стыдно за свои растрепанные, похожие на разворошенный гербарий, волосы, осунувшееся лицо и вообще за весь свой больной и тусклый вид. Но когда она была уже возле своей двери, ее, конечно же, окликнули. Она остановилась.

– Вы напугали меня, – услышала она недовольный голос. – Ходите, как привидение…

Она ничего не сказала и поспешила войти к себе и даже заперлась на ключ. Не успела она прилечь, как в дверь постучали.

– Да откройте же вы! Странные люди здесь, ей-богу… Ни у кого невозможно ничего узнать… Дурдом настоящий!

Дина решила не вступать в переговоры – себе дороже. Слово за слово, и ей все же придется открыть, и что дальше? Дежурные вопросы, дежурные ответы. Да и какие ответы, когда она все равно здесь ничего не знает.

– Послушайте, у меня к вам просьба… Страшно болит голова, просто раскалывается. У вас не найдется таблетки?

Таблетки у нее были. И свои, в сумке, и Татьяна принесла. Как было не помочь человеку? И она открыла. Увидела на пороге мужчину, задержала взгляд на бледном усталом лице, на огромных темных глазах и почувствовала вдруг, что у нее кружится голова. Но это кружение было не от физической усталости, нездоровой слабости, вызванной температурой и вирусом, а от тех незнакомых ей чувств, которые охватили ее при виде посетителя. Ей захотелось куда-нибудь спрятаться, чтобы он не успел увидеть ее слипшиеся от утреннего простудного пота волосы, распухший от насморка нос, слезящиеся глаза. Она вдруг увидела себя глазами мужчины: неуверенная в себе и изнывающая от одиночества и простуды перезрелая девица, брошенная бойфрендом и приехавшая в заваленный снегом заштатный дом отдыха зализывать сердечные раны… Не слишком ли большая роскошь – узреть ее в таком неприбранном виде для постороннего человека? Тем более для мужчины?