Парфюмер звонит первым - Литвиновы Анна и Сергей

– Пошли, Танюшка, – снова улыбнулся отчим.

Она не двинулась с места.

– Нет, ты сначала объясни!

Отчим взглянул в одновременно обиженные и любопытные глаза падчерицы и снизошел:

– Мы же из квартиры вместе выходили, не помнишь? И я на всякий случай кое-какие меры принял.

– Волосок, что ли, наклеил?

– Примерно. Так что, если дверь в наше отсутствие вскрывали, я пойму.

– Когда только успел? – восхищенно выдохнула Таня.

– Пока ты лифт вызывала, – усмехнулся отчим.

Таня не стала напоминать Валерию Петровичу, что лифта в ее доме нет.

План благополучно сработал, и уже через полчаса Таня (отчим опять оставлял ее ждать) радостно бросилась навстречу Валерочке – тот неспешно шествовал с двумя кофрами и своим портфельчиком в руках.

– Молодец, Валерочка, гениально! – обрадовалась Татьяна. – Значит, до моей квартиры они не добрались…

– Да, там все в порядке, – кивнул отчим.

Таня неожиданно спросила:

– А цветы ты хоть догадался полить?

– Что-о? – опешил Ходасевич.

– Ясно, – вздохнула падчерица. – Ну, ладно, не до цветов сейчас. Куда пойдем смотреть кино?

– А какие будут предложения?

Таня пожала плечами:

– Да к реке придется. Там полно всяких укромных местечек. – Она пожаловалась: – Ох, и надоел мне этот тихий и великий Танаис…

– Ты к Танаису несправедлива, Танюшка, – осудил отчим. – Во-первых, красиво. Величественно. А во-вторых, давно доказано – если человек постоянно смотрит на воду, у него и здоровье крепче, и нервная система устойчивей.

– Вот и смотри сам на свою воду, – буркнула Таня. – А меня она раздражает. У меня к этой реке вообще какое-то… предубеждение. Есть в ней какая-то… скрытая подлость!

– Ну, это ты загнула, – усмехнулся Ходасевич.

Укромных местечек по берегу Танаиса оказалось достаточно – было из чего выбрать даже придире-полковнику. Отчим решительно забраковал обрывы, не захотел сесть и на цивилизованном пляже, с «грибками» и раздевалками. Выбрал неприметную бухточку.

– Странно, что совсем никого народу нет, – удивился Валерий Петрович.

– Это потому, что день будний, – объяснила Таня. – Взрослые рубашки к завтрашней работе гладят. А молодежь, наверное, к вступительным экзаменам готовится. Да и вообще костровчане на этом, правом, берегу не купаются. Не принято у них. Грязно здесь считается. Все ездят на пляжи на левый берег.

Сели у самой воды, на мягком песочке, впитавшем все солнце дня. Прежде чем позволить Татьяне включить компьютер и видеокамеру, отчим еще раз оглядел окрестности, убедился, что вокруг – ни души. И наконец велел:

– Запускай Берлагу.

Таня – она уже дрожала от нетерпения – быстро подсоединила видеокамеру к компьютеру, включила приборы, вставила кассету… Помехи, разводы – и, наконец, картинка.

Не было никаких сомнений – видео им предстояло смотреть любительское. Камера, слегка подрагивая – явно в неумелых руках, – продемонстрировала им берег реки. Местечко Тане было незнакомо, но она почему-то не сомневалась: река – та самая. Костровская. Великий, он же тихий Танаис. Догадку подтверждали и цифры в нижнем углу экрана: 17 часов 40 минут, бегущий промельк секунд, а число – 20 июня. Минувшее воскресенье. День, когда пропал Леонид.

А тут и его голос раздался за кадром (услышав знакомые интонации, Таня вздрогнула):

«Вот, дамы и господа, та самая река Танаис, на которой стоит город Костров. Вид с левого берега».

Камера перепрыгнула в небо, продемонстрировала, как тонет в туче закатное солнце. Для особо непонятливых Леня пояснил:

«А вот – заход солнца над пресловутой рекой…»

Ленин голос вроде бы слегка дрожит – хотя чего волноваться, если снимаешь любительское видео с речкой и закатом? Или ей показалось? Это просто помехи?

«Ну, а сейчас вы увидите пароходик».

Нет, пожалуй, Леонид и правда очень волнуется. Почему?

Камера продемонстрировала: на реке, метрах в сорока от берега, стоит на якорях небольшой сухогруз. Зум приближает его… и уже видно название: «Нахичевань». Странная такая «Нахичевань» – то ли буксир, то ли паром. Иллюминаторы затянуты фольгой… А камера прыгает и фокусируется на другом: к теплоходу подплывает весельная лодка. В ней – двое мужчин. Один гребет. Камера задерживается на их хмурых, сосредоточенных лицах. Зум максимально приближает их лица. Лодка идет явно тяжело груженная, осевшая ниже ватерлинии. В ней – какие-то ящики. Мужик на веслах с трудом выгребает в сторону парохода.

Тут с «Нахичевани» спускают трап. Лодка причаливает к нему. Мужик, сидящий на носу, привязывает ее канатом.

Следующий план: мужчины начинают поднимать из лодочки на трап один из ящиков. Ящик тяжелый – по крайней мере, с ним с трудом управляются двое.

Леня за кадром никак не комментирует происходящее.

Камера перепрыгивает к берегу. Съемка ведется с какой-то возвышенности, и отчетливо видно, что в перспективе, на всем протяжении реки – никого.

А напротив самого теплохода, на берегу, деревянный, грубо сколоченный причал. Возле него пришвартована еще одна лодка. Ее грузят. Там тоже работают двое мужчин. Один – в лодке. Второй помогает ему.

Еще трое подтаскивают к лодочке новые ящики. Они несут их из двух грузовиков. Рядом с грузовиками стоят две черные легковые машины. И мент в белой рубашке покуривает, вяло наблюдая за погрузкой-перегрузкой. Рядом с ним – странная парочка: один в камуфляже, другой в гражданском, но оба – с автоматами на плечах. «Похоже, получается интересное кино», – бормочет за кадром Леня.

– Стоп! – прокричала Татьяна, и так как далекий от техники Ходасевич не прореагировал, сама остановила пленку. Перемотала чуть назад и снова пустила запись. Когда в кадр попал один из гражданских с автоматом, она нажала на «паузу», а затем с помощью цифрового зума стала укрупнять лицо человека в белой рубашечке и наглаженных брючках («калашников» на его плече явно диссонировал с цивильным видом). Когда изображение достигло максимально возможного и стали отчетливо видны зерна пленки, а физиономия мужчины заняла весь экран, Таня прошептала сквозь зубы:

– Да, это он…

– Кто?

– Комков. Сволочь! Тот опер милицейский, что меня допрашивал. Ну, погоди, гнида!.. Теперь ты мой!

– Давай дальше, – скомандовал отчим. Он никак не прокомментировал Танино открытие.

Татьяна послушно нажала на «play». Она явно воодушевилась, увидев на криминальной пленке лицо своего врага.

…А Ленино кино продолжается. Из грузовиков ящики переносят в одну лодчонку, из второй – поднимают по трапу на борт «Нахичевани»… Изображение отъезжает так, что в один кадр умещаются и грузовики, и легковушки, и лодки, и пароход. И все люди вокруг. Оператор Леня снова молчит: слышно лишь его дыхание.

И вдруг…

Мирный, почти идиллический процесс погрузки прерывается окриком, прозвучавшим откуда-то из-за кадра: «А ну стоять!»

Камера дергается и поворачивается в сторону окрика. Внизу, на берегу реки, у зарослей камышей стоит ранее не попадавший в кадр мужик, одетый во все черное. В руках у него пистолет. Оружие направлено в сторону – на кого, пока на экране не видно. Очевидно, это он только что кричал. Глаза у него бешеные, видно даже издалека.

Камера отъезжает, и на экране монитора появляются те, на кого мужчина в черном направил пистолет. Это дети лет десяти. Мальчик чуть постарше, девочка помладше. Они явно напуганы. И в этот момент с той стороны, где идут погрузочные работы, доносится звук падения чего-то тяжелого.

Камера дергается в сторону звука. Успевает сфокусироваться на увиденном. Один из тех ящиков, что перегружали на лодку, валяется на земле. Он расколот. Лениной камере открывается зрелище: сквозь развалившиеся доски видны стальные округлости. Леня укрупняет план: округлости все ближе, видна нанесенная на них фабричная маркировка.

И в этот момент за кадром раздается выстрел. Камера прыгает в обратном направлении. Перескок кадров – и теперь видна иная сцена. Мужик в черном только что выстрелил. Мальчуган уже упал. Девочка стоит рядом, замерев от ужаса. Глаза ее широко раскрыты. И тут мужчина снова стреляет. Раз, другой. Девочка падает. За кадром слышится перепуганный Ленин голос: «О боже!»

Судя по движениям камеры, он вскакивает. И тут его замечает мужик в черном. Он переводит пистолет и снизу вверх стреляет прямо в Леню.

Дальше начинается бешеная пляска кадров. Невыключенная камера дергается, показывая землю и фиксируя тяжелое дыхание убегающего Лени, топот его шагов и отдаленные выстрелы.

Похоже, наконец Леня добегает до своей машины, впрыгивает в нее, бросает камеру на пассажирское сиденье. Таня видит Леню за рулем в странном ракурсе, снятом валяющейся камерой. Он втыкает первую передачу, слышен рев мотора и, в отдалении, выстрелы. К камере тянется его рука, и – стоп.

Темнота. Помехи.