Охота на крылатого льва - Михалкова Елена

– Она нашла блок, – упавшим голосом повторил Бенито. – Но почему она спасла тебя?

Нетрудно было вообразить, как все произошло. Вика явно умела управляться со страховкой, если за короткое время разобралась, как закрепить ролик, и смогла уговорить девушку влезть в ремни. Ничто не мешало русской самой воспользоваться этим путем и сбежать. Кто для нее Алес?! Никто! Русская не должна была спасать ее, жертвуя собой.

Почему она это сделала?!

Бенито схватился за голову. В его мире человек человеку был волком, гиеной и птицей-падальщиком. Единственным исключением когда-то стала для него Алес, и лишь потому, что Бенито обожал мать. Пускай сестра была больна – он все равно видел в ее чертах отражение другого лица, нежного, прекрасного, бесконечно любимого.

Но Виктория? Для нее Алес – едва знакомая девчонка, да к тому же и слабоумная!

– Почему она спасла тебя?! – заорал Бенито, пытаясь собственным криком заглушить ставший слишком громким шепот совести. – Почему тебя, Алес?!

Он тряхнул сестру за плечи. Широко раскрыв рот, та заревела во весь голос и кулем осела на землю.

Несколько секунд юноша бессильно смотрел на нее.

– Как ты могла! – чуть не плача, проговорил он. – Она так заботилась о тебе! Как ты могла ее бросить?! Она беспомощная, глупая, она хуже тебя! Ты понимаешь это?! Она доверяла нам! Она бы нас никогда не оставила! Ты виновата, слышишь?! Ты ее предала!

Ему не хватало воздуха, он задыхался.

Бенито швырял сестре одно нелепое обвинение за другим. Словно почувствовав, что в действительности они адресованы не ей, девушка перестала рыдать и вытерла зареванное лицо подолом Викиной юбки.

Бенито осекся.

– Что я наделал, Алес? – прошептал он и закрыл лицо руками. – Что я наделал…

Очнувшись, Вика без труда вспомнила все, что с ней случилось.

Ее чем-то укололи. И под воздействием укола душа отделилась от тела и вылетела в окно колокольни Святого Серпентария.

Тут Вика ненадолго задумалась. Кажется, святого звали как-то иначе, но она не могла вспомнить точнее. Почему бы ему, собственно, и не быть Серпентарием, решила она наконец. Имя ничуть не хуже других.

Что происходило дальше с телом, ей не было известно. А сама она полетела над городом, невидима и свободна, как булгаковская Маргарита.

Удивительная особенность восприятия состояла в том, что Вика видела одинаково четко и ярко все предметы, независимо от расстояния. И трещинка в кирпичной кладке, и гнездо на крыше библиотеки, и Дворец дожей – все представало перед ней в истинном обличье. Она парила над Венецией, наслаждаясь новыми ощущениями. Ее только немного беспокоил шум за спиной. Обернуться без тела оказалось непросто.

Позади и чуть выше летел крылатый венецианский лев. При этом крыльями он не махал, а просто держал их немного приподнятыми. Взгляд у льва был понимающий.

– Красиво тут у вас! – крикнула ему Вика. Они как раз пролетали над флотилией судов, над первым из которых сверкал золотой шатер. – А это что такое?

– Передозировка кетамина, – мрачно ответил лев. – Приготовься. Сейчас начнется…

Что начнется, Вика спросить не успела. Ее со свистом втянуло в какую-то воронку, тугую и плотную, как вантуз, и хорошенько помотало внутри. А когда Вика открыла глаза, выяснилось, что воронка – это ее собственное тело.

Она ощущала странную отделенность от него. Рядом в тумане двоились и троились какие-то фигуры. Вика осознала, что ее тело тошнит, и тут же это мерзкое чувство передалось ей самой – той сущности, которая недавно парила над городом.

Встать! Ухватиться за что-нибудь!

Викина рука протянулась и стала удлиняться, удлиняться, точно была из жвачки, пока не схватилась за что-то холодное. Вика попыталась подняться, но ноги выгнулись сначала назад, потом вперед. Она бы закричала от этого жуткого ощущения, если бы язык не скрутился во рту как канатная бухта и не начал распухать, распирая щеки, а потом и всю голову.

Несчастная Вика застонала и повалилась на кровать.

Одна из фигур приблизилась.

– Совсем сдурел? – голосом льва спросила фигура очень грубо. – Куда ты ей столько вкатил?

Ответа Вика не слышала. Ее накрыло каким-то блестящим колючим занавесом, и она снова потеряла сознание.

Когда она пришла в себя второй раз, рядом с ее кроватью сидел мужчина: невысокий плешивый толстяк с сочувственным выражением лица. Левая щека отсвечивала красивым фиолетовым оттенком. «Опять галлюцинация?» Но, по крайней мере, у него не было крыльев.

Толстяк подал ей чашку с каким-то белым раствором. Вика покорно выпила и откинулась на подушку. Что бы ей ни подсунули, в голове немного прояснилось.

– Что со мной было? – по-русски спросила она.

Толстяк вопросительно сморщил нос. Итальянские слова удалось вспомнить не сразу, но Вика смогла повторить свой вопрос. Одновременно, проверяя себя, она с осторожностью вытянула руку и снова прижала к себе. Слава богу, кости не растягивались!

Мужчина – то ли врач, то ли тюремщик – усмехнулся:

– Это называется «резиновый мальчик». Неприятные ощущения и видения, связанные с передозировкой лекарства.

– Лекарства!

Он с извиняющимся видом пожал плечами. А когда повернулся, стало ясно, что красивая фиолетовая половина лица – не что иное, как громадный синяк на всю щеку.

Вид этого синяка тотчас отбросил Вику в недавнее прошлое. Колокольня, окно, укол в шею… Она огляделась.

Небольшая узкая комната с желтыми стенами. Стул, стол, кровать – спартанская обстановка. Или тюремная, смотря с какой стороны взглянуть. Судя по окну, плотно закрытому ставнями, смотреть следовало с позиции узника.

– Где я?

– Не имеет значения, синьора. Вы у друга.

Она криво улыбнулась. У друга, значит…

– Синьора, где кольцо?

Вика сделала вид, что не поняла. Толстяк положил пухлые пальцы на ее запястье и раздельно повторил:

– Где кольцо?

Вика помнила, что с перстнем связано какое-то событие. Кажется, она передала его кому-то… Девушке? Юноше? Воспоминания путались, она терялась, где выдумка, а где реальность. Огромное крыло… Канатоходец, цирк… Она смотрела представление в цирке?

В одном Вика была уверена: перстень хранился у льва. От напряженных воспоминаний заныло в висках.

Толстые пальцы сжали ее запястье с неожиданной силой. Вика рванулась, но тюремщик держал, как тисками.

– Где перстень? – рявкнул он.

От боли она окончательно перестала соображать:

– В тарелке! Нет, в чашке! Отпустите меня, пожалуйста, я не помню!!!

Человек, стоящий за дверью, покачал головой и отошел.

– Бесполезно! Она не в себе.

– Двенадцать часов прошло! – возразили ему.

– Не имеет значения. У нее провалы в памяти. Скажи Франко, чтобы пока оставил ее в покое. Пусть поспит.

Вика барахталась в мутном потоке забвения, из которого на поверхность то всплывали обрывки воспоминаний, то снова пропадали под водой. Этот сон с каждой секундой превращался в кошмар. Течение тащит ее все быстрее и быстрее, грохот водопада нарастает! Если она не выберется на берег, то рухнет со скалы и от нее не останется ничего, даже воспоминаний!

Вика закричала и попыталась схватиться за чью-то протянутую с берега руку. Юная девушка склонилась к ней. «Как зовут твоих детей?» Вика осознала, что не в силах вспомнить имена, в диком ужасе рванулась из воды – и проснулась.

– Колька и Димка, – вслух произнесла она пересохшими губами.

Сердце колотилось как бешеное, но ей все равно стало легче. Это был всего лишь сон.

«Меня накачали какой-то гадостью». Вика попыталась встать и обнаружила, что на этот раз у нее связаны руки и ноги. Что ж, хоть какая-то ясность. Вот только Вика не была уверена, что эта ясность ее радует.

Она помнила все, случившееся с ней, вполне отчетливо до того момента, как они с Бенито и Алес оказались в разрушающейся церкви. Кажется, парень повел их за собой на башню, где гулял ветер… С этого места воспоминания превращались в набор бессмысленных образов. Черная змея над бездной – что это? Или вот кроссовки, белеющие в углу. Они принадлежали Бенито, Вика знала об этом, но почему он их снял? Или это тоже галлюцинация? Ложное воспоминание?

Вот что самое плохое: она не испытывала ни малейшей уверенности в том, что все помнит правильно. В конце концов, полет над Венецией в компании крылатого льва стоял перед ее глазами с той же четкостью, что и низкий серый подвал.

«Может, и подвала-то никакого не было?»

Так можно до того договориться, что и Венеции-то никакой нету! Нервный смешок сорвался с Викиных губ.

«Конечно, нету, – согласился внутренний Скептик. – Ты на Канатчиковой Даче. А веревкой тебя санитары связали, чтоб не буянила. И ставни поплотнее закрыли. Правильно: какая же психушка без ставней!»

Вика почувствовала себя так, словно голову, забитую отсыревшими опилками, прочистили ершиком. Вялые размышления о том, где истинные воспоминания, а где ложные, как рукой сняло. К черту эту чушь! Она потом разберется со змеей и кроссовками. Сейчас важно другое: как отсюда выбраться, и поживее, пока не пришли те, кто связал ее.