Дочь самурая - Сильвен Доминик

Чего ради они так рвутся снимать нас где ни попадя? Жюль в «Астор Майо», Паризи в своей гостиной, Бен в своих мечтах? Те, кто вступает в эту игру, столь же неразумны. Зачем рассказывать по телевидению о своих психических травмах, писать в глянцевые журналы о своих семейных тайнах, сообщать о своих самых интимных желаниях по Интернету? Весь мир воображает себя в исповедальне.

Стук в дверь отвлек ее от размышлений. Она открыла и увидела серьезные лица своего патрона и Ролана Монтобера. Они вошли, и Тимоти Харлен осторожно прикрыл дверь. Потом так же аккуратно закурил сигарету. Когда его манеры становились до такой степени мягкими, следовало ожидать взрыва.

— We need a little explanation, dear.^[28]

Тимоти переходил на родной язык, только когда сильно волновался. Ингрид старалась дышать ровно, отстраниться от происходящего.

— Примите мои поздравления, лейтенант Дизель, — обронил наконец Монтобер. — Я восхищен вашим номером.

Ингрид не пыталась отрицать. Она была способна признать, что ее загнали в угол.

— Которым?

— В сущности, обоими. Вы убедительны в образе сыщика, но я отдаю предпочтение Пламенной. Есть предложение. Почему бы не переодеть Габриэллу Тижер в полицейского? Публика сойдет с ума, когда у вас не останется ничего, кроме пушки и форменной фуражки.

— Чего вам, собственно, надо?

— Понять. Это всегда было моей страстью.

Тимоти хранил молчание с видом решительным и вместе с тем печальным. Было очевидно, что его, во всяком случае, не забавляет цинизм Монтобера. Ингрид увидела в этом возможность тронуть сердце своего патрона.

— Лола — бывший комиссар полиции. Местные жители обращаются к ней за советом, когда у них неприятности. Я ей иногда помогаю. По дружбе.

Тимоти покачал головой. Он раздавил в пепельнице свою сигарету, почти целую. «Теперь он убедился, что Монтобер сказал ему правду, и мои оправдания кажутся ему неубедительными и…»

— Лгать ради дружбы так благородно, — бросил Монтобер. — И к тому же красиво.

— У вас нет друзей? Только связи?

— Дружба — понятие растяжимое, Ингрид. Ночной мир такой гостеприимный. Там все твои друзья. Но всегда восходит солнце.

Тимоти Харлеи вежливо попросил Монтобера оставить их наедине. Завсегдатай ночных клубов вышел со светской улыбкой, которую Ингрид охотно бы стерла ударом каблука.

— Ты была лучшей, — удрученно сказал Тимоти. — Мне очень больно тебе об этом говорить, но ты уволена.

— Don't do that to me! Please!^[29]

— Если бы я сделал исключение, другие не поняли бы. Это было бы началом анархии. Единственная роскошь, которую я не могу себе позволить.

Ты уволена… больно… другие не поймут… уволена… уволена… Она с трудом удерживала слезы. В голове мелькали видения. Алис, падающая на машину, Диего, открывший свою истерзанную грудь, Морис, разбивающий телевизор, Бен, замахнувшийся на Диего.

Тимоти велел Энрике быстро принести виски. Он заставил Ингрид сделать глоток. Она приготовила несколько спасительных фраз, последнюю попытку предотвратить неизбежное. Я нуждаюсь в Пламенной. Если бы я знала, что Ролан Монтобер привлекает клиентов, не стала бы вмешиваться в его дела. Но лишь повернула к нему заплаканное лицо. Лицо патрона выражало ласковую непреклонность.

Она ушла из «Калипсо» через служебный выход. Увидела припаркованные автомобили, праздных пешеходов. Обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на мигающий фасад, на афишу, где она расстегивала молнию под крупными золотыми буквами «НИГДЕ В МИРЕ, ТОЛЬКО У НАС; ГАБРИЭЛЛА ТИЖЕР «ПЛАМЕННАЯ». И повернулась спиной к своему прошлому.

Лола встала, чтобы выпить портвейна и поставить на место два-три кусочка пазла, но цветущие склоны горы Фудзи не принесли ей покоя. История с отрезанной рукой ей определенно не нравилась, и дневные треволнения только усилили беспокойство. Она упрекала себя, что не пошла на Пигаль вместе с Ингрид, не подождала ее, чтобы проводить до Пассаж-дю-Дезир.

Ингрид должна была уже вернуться домой. Почему бы не позвонить ей? Конечно, есть риск ее разбудить. Сеансы стриптиза ее всегда выматывают. После них она засыпает как ребенок.

Лола плеснула себе еще капельку и покружила по гостиной, не находя места. Взглянула на улицу Эшикье. Ночь будто туго натянули между двумя колышками. Она открыла окно: ни малейшего дуновения. Природа в таком подвешенном состоянии начинала действовать на нервы. Не медля более, она снова оделась. Она пройдется до массажного кабинета, посмотрит, есть ли свет. А если Ингрид уже спит сном праведника, выключив освещение? Ох уж этот вечный корнелевский спор между чувством и долгом. И тут Лола вспомнила, что благодаря вмешательству слесаршы Надин у нее есть ключ.