Белое и черное - Ёкомидзо Сэйси

— Дзюнко, ты сейчас назвала погибшую загадочной личностью. Но ведь ты о ней ничего не знала?

— Абсолютно ничего! Но она была так хороша — из тех, кого называют словом gracious. Она меня очень интересовала. Я при всяком удобном случае пыталась у нее хоть что-нибудь разузнать о ней самой, но она ни разу не проговорилась. Что ни говори, она была очень умной женщиной.

— Тебе казалось, у нее что-то темное в прошлом?

— Вот именно. В повседневном общении она была очень любезна, но судя по тому, как она скрывала свою прежнюю жизнь, несомненно.

— Это темное прошлое, по-твоему, как-то связано с преступлением? — вставил вопрос Ямакава, продолжая делать записи.

— Да нет, не было заметно, чтобы она сильно кого-то опасалась. Господин Итами один раз высказал предположение, что она, работая на довольно высоких клиентов, попала в неприятную историю с мужчиной, а теперь от него скрывается. Ну и у меня было примерно такое же впечатление.

— Ты упомянула, что последнее время у них с Итами возникли какие-то отношения?

— Это исключительно моя интуиция, никаких доказательств у меня нет.

— Хорошо, пусть интуиция. У женщин она очень острая. На основании чего у тебя возникло такое ощущение?

Дзюнко принялась теребить платок.

— Последнее время Итами-сан вдруг начал вести себя здесь как-то уж очень по-хозяйски. Прежде он тоже захаживал, но держался скромно и перед Катагири-сан заискивал. А потом вдруг какая-то перемена. Итами стал держаться нагловато, а хозяйка, хотя ее это смущало, ничего не говорила. Такое бывает только в одном случае — если мужчина добивается определенных отношений с женщиной.

— Вот оно что. Ты имеешь в виду, что эти отношения возникли не по взаимному согласию?

— Господин старший инспектор, такой вопрос можно задать, только совершенно не зная хозяйку. Если бы она выбирала себе мужчину, Итами был бы самым последним.

Это замечание прозвучало довольно резко, и все присутствующие невольно подняли на нее глаза.

— То есть ты хочешь сказать, что Итами разузнал какие-то тайны и, воспользовавшись этим, принудил ее?

— Ничего иного и подумать не могу.

— С какого примерно времени произошли эти изменения?

— Нуу… Совсем недавно, с полмесяца назад.

Как раз совпадает с поездкой Итами в Хонго, где он разыскивал ее поручителя. Тогда он узнал, что поручитель — лицо фиктивное.

Воспользоваться этим. Что ж, при его натуре здесь нет ничего невероятного.

— И еще, Дзюнко. Есть такой художник, Мидзусима Кодзо. Он ведь с тобой в одном подъезде живет, так?

— Да.

— Кавамура Мацуэ сказала, что он тоже имел интерес к хозяйке.

Дзюнко усмехнулась:

— Да у него такой интерес к любой красивой женщине.

— И к тебе тоже?

— Ха-ха! Он такой бесцеремонный! Тат-тян все время на него злился.

— Этакий донжуан?

— Может, и так можно сказать, но скорее — неудовлетворенный тип. Он ведь холостяк. Источник тревоги для здешних мужей.

— Это в каком смысле?

— Он же дома работает. Весь день в Хинодэ сидит. А мужья на работу уходят. Вот их и жалит все время мысль: что там дома-то происходит?

— Такой любвеобильный?

— Ну не так, чтобы до назойливости. Мне-то самой такие манерные типчики очень не по душе.

— У него было что-то с Катагири-сан?

— Об этом лучше у Тамаки спросить. Прежде он часто сюда захаживал, довольно настойчив был. А потом — как ни придет, на Итами нарывается, а тот на него волком зыркает. Так что навязчивому ухажеру все труднее и трудней становилось. Тогда он сделал Тамаки почтальоном. Помните, Киндаити-сэнсэй, я вам по дороге говорила: здесь очень разные люди собрались.

В конце разговора ее спросили про «белое и черное», но ничего определенного она в этих словах найти не могла.

— Хорошо, теперь иди, а мы поговорим с Киёми.

Но Киёми категорически отказалась разговаривать одна. Девушка, которая совсем недавно фурией бросалась с обвинениями на Дзюнко, вдруг утратила весь свой гонор и превратилась в испуганного ребенка. Она упорно твердила, что без Дзюнко отвечать на вопросы не будет.

— Ну хорошо. Дзюнко, останься здесь.

Киёми успокоилась и приготовилась отвечать полиции.

— Когда ты получила это письмо?

— В ту субботу, после которой приняла лекарство, — значит, семнадцатого сентября получается. Я вернулась отсюда домой пообедать, а оно в прихожей под дверь просунуто было.