В лесной глуши - Фуэнтес Эухенио

Внезапно она поняла, что злость отгоняет панику, что ярость – мощная сыворотка против ядовитых зубов страха. Это помогло ей, хотя и не до конца, избавиться от неприятного чувства. Нервы требовали новой сигареты. Девушка поискала в карманах, но потом вспомнила, что оставила пачку вместе с зажигалкой на камне. Она сделала усилие над собой и открыла молнию палатки, уверяя себя, что здесь, внутри, ненамного безопаснее и ничуть не спокойнее. Ее друг скоро придет, и они оба посмеются над этим беспричинным страхом. Девушка на четвереньках проползла немного вперед и с предусмотрительностью черепахи высунула голову из палатки. Вокруг никого не было, но еще несколько секунд она простояла в такой позе, не в состоянии отделаться от сверлящего чувства, будто кто-то наблюдает за ней из-за деревьев. Она не привыкла к одиночеству, потому как всегда была окружена подругами или мужчинами, привлеченными ее сексуальным телом. На нее постоянно глазели: с противоположной платформы в метро, от стойки бара или из полумрака танцевальной площадки. Теперь она опять ощущала токи восхищения и желания, которые – и девушка прекрасно это знала – вызывала в мужчинах. Она внимательно прислушалась, ожидая уловить далекий шум мотора, но вокруг царило безмолвие. Самый нахальный комплимент, самое дерзкое и непристойное предложение были бы сейчас предпочтительнее, чем звенящая тишина. «Неужели это так долго – купить батарейки?» – гневно спросила она себя и тут же сама ответила: «Все, наверное, закрыто. Сегодня же День поминовения усопших». Солнце скоро начнет садиться за горы. Девушка снова присела на камень, чиркнула зажигалкой и прикрыла огонь ладонью левой руки – машинальным жестом, сейчас совершенно ненужным, так как никакого ветра не было и в помине. Она тоскливо раскурила сигарету двумя затяжками и, когда подняла глаза, увидела нависшую над ней тень, решительное лицо, непромокаемый плащ цвета зеленого мха и нож с кривым лезвием, скользнувший к ее подбородку. Она поняла, что должно произойти, и успела прикрыть руками шею. Однако нож, будто предвидя эту защиту, нашел щель между пальцами и уверенно двинулся вперед, к горлу. Перед тем как снова выйти наружу, он задержался там на мгновение, отведав сладкой и теплой крови. Затем, словно сильный и голодный зверь, уже не встречая сопротивления рук, бессознательно протянувшихся в его сторону, он снова легко вошел в шею и затаился, пока не перестал чувствовать энергичную пульсацию сердца.

В дверях Купидо стоял очень молодой полицейский, чуть больше двадцати лет. «Убили еще одну девушку там, в горах. Лейтенант хочет, чтобы вы немедленно приехали», – сказал тот с порога холодным тоном, каким обычно сообщают о несчастьях. Рикардо вернулся в гостиную, где ужинал, переобулся и взял ключи. Он удивился, что проверяет карманы, словно человек, который забыл какую-то важную вещь и не может вспомнить, какую именно. Через три секунды сыщик понял, что ищет пачку сигарет. Уже не в первый раз старая привычка, укоренившаяся в нем за два десятилетия, предательски атаковала его. Он не курил десять дней, и, хотя казалось, что желание посмолить потеряло свою остроту, Купидо поражался ловушкам и ухищрениям, к которым оно прибегало, чтобы разрушить его решение; это желание походило на побежденного на дуэли человека, который тем не менее не смиряется с поражением и начинает придумывать самые хитроумные способы мести. Купидо сел в машину, и они опять поехали в сторону Патерностера. Полицейского сразу после того, как обнаружили труп, послали за Купидо, поэтому парень не знал подробностей и тела не видел.

Палатка стояла очень близко от воды, в одном из многочисленных укромных уголков, затерявшихся между холмами у озера. Девушка лежала навзничь возле камня, на котором сидела во время нападения, а ее бесстрастный взгляд был устремлен куда-то в небо. Окровавленные руки вытянулись на земле ладонями кверху, словно умоляя о чем-то или немо вопрошая: «За что?» Кровь, от которой намок почти весь свитер, уже не текла, а застыла бурой лужицей на земле.

Купидо ожидал стать свидетелем душераздирающей картины, он готовил себя к ней еще по дороге. Трупа Глории он не видел, но, по словам лейтенанта и по фотографиям с места преступления, у него сложилось вполне ясное впечатление о том, что ему сейчас предстояло. Несмотря на это, он не мог не содрогнуться от жалости к девушке и смутной ненависти к убийце, глядя на рукоятку ножа, воткнутого в шею, страшно вытаращенные глаза и широко открытый рот, будто жертва пыталась набрать в легкие побольше воздуха, как задыхающийся астматик.