Тайна перстня Венеры - Тарасевич Ольга

Я послушно прошла в ванную, повернула кран, плеснула в воду пахнущей клубникой жидкости, стянула платье.

Когда появился Андрей, с бокалами, бутылочкой вина и свечами, я блаженствовала в хлопьях пены, растворивших усталость долгого, насыщенного событиями дня и не менее сумасшедшей ночи. Потом хозяйственный Яковлев притащил с балкона пластиковый стул, повернул его спинкой к ванне.

– Ну вот, а я только собралась кокетливо извлечь из пены ножку и вас соблазнить!

Он весело рассмеялся:

– Вам это не нужно! И мне тоже. Иначе меня бы здесь просто не было. И это – миссия невыполнима, даже для вашего безусловного шарма. Пожалуй, моя жена как-то умудряется заменять мне всех женщин на свете, самых красивых, самых соблазнительных. Знаете, она – уникальный человек. Для меня Вероника – действительно одна-единственная, неповторимая. Других таких нет. Я очень ей благодарен и так счастлив, что она позволила быть рядом с собой…

…Справедливо или нет: одним – все, другим – ничего? «Несправедливо! – закричат страждущие, алчущие, обделенные. – Все забрать и поделить!» А те, у кого это все есть, с ними, как ни странно, согласятся: «Несправедливо…» Лучше – кто бы мог подумать – меньше, да хуже. Легкая ущербность, непреодолимая трудность, болезненная проблема – все это надо бросить в топку характера. Так закаляются сталь, злость, упорство, решительность. Сами по себе они мало что значат. Или даже ухудшают ситуацию. Действительно, выбор между дураком или упорным дураком – это не выбор. Но для совершенства вот такой крепкий стержень – лучшая оправа…

Андрей – успешный мальчик, счастливый, везучий.

Отличная картинка из кусочков генетической мозаики сложилась. Мама – известная актриса, темноволосая красавица с голубыми хрустальными огромными глазами. Стоило лишь слезинке с таких покатиться – рыдал весь прилипший к экранам телевизоров Советский Союз. Отец – баскетболист – спасибо ему за высокий рост и спортивное телосложение. Отдельное мерси – за ранний уход. Не из семьи – вообще в мир иной. Он добился лучшего результата, поставил не существовавший ранее рекорд – ребенка – и умчался прямо в пропасть, непосредственно в вечность. Это было все, что он мог дать и сделать. Молодец: не испортил детство наследника руганью с женой, дальше которой от него ментально была разве что Антарктида. Бабуля по линии мамы – преподаватель истории в МГУ – щедрый дар, высококачественные гуманитарные гены. Дедушка, папин отец, – известный инженер, талантливый математик, так что с соображалкой технического характера тоже все удалось. А еще отчим, режиссер, куда же без него. Снимает редко, но метко. Действительно, гений – все его работы становятся культовыми, растаскиваются на цитаты, обсуждаются до каждого кадра. И при этом – невероятный случай: талант оценен еще при жизни, деньгами, дачами и всем прочим, по максимуму, очень щедро. Художник не голоден, и все его близкие тоже всегда сыты, одеты в заграничные шмотки и постоянно могут получить все, чего только душенька советского человека пожелает.

В общем, повезло. По всем позициям.

Эффектная внешность, совершенный мозг, спортивные показатели в норме, аттестат краснеет одними пятерками, внимание девчонок, любовь учителей, стопка дипломов (выигранные олимпиады по всем предметам общеобразовательной школы), связка медалей (быстрее, выше, сильнее всех на всех соревнованиях по самым разным видам спорта), стихи и музыка собственного сочинения. Ну, там еще по мелочи всякого разного – чудные осенние пейзажи, доказательство считавшейся прежде недоказуемой теоремы, стилистическая виртуозность (училка по русскому языку сходила с ума от шуток-стилизаций, все ей чудились, бедняжке, отрывки из неизвестных романов Достоевского или Толстого).

В общем, есть все, нет ничего невозможного. Кроме одного. Использовать свои данные, таланты, способности; распорядиться ими – вот это катастрофически не получается. Мало обладать, надо уметь пользоваться. Как выясняется…

Мама, красивая, элегантная, с горящими в глазах тысячами желаний, возмущалась: «Андрей, ну где твой характер? Что ты за человек, ни рыба ни мясо! У меня такое чувство, будто ты постоянно спишь. Ты так всю жизнь проспишь! По сути, ты ведь ничем ну абсолютно не выделяешься! Как все, ходишь на работу, как все, читаешь газеты, пьешь водку неизвестно с кем! Но ведь это не для тебя, не с твоими данными! Ты – особенный, уникальный, такой талантливый во всех сферах! Ты должен творить, и пусть весь мир восхищается! Милый, только вдумайся, представь: слава, успех, популярность, большие деньги… Все это может быть у тебя, может стать твоим…» Впрочем, тогда еще у Андрея не было особенно острого ощущения собственной неприспособленности к жизни. Тогда все одноклассники, собиравшиеся в задрипанном кафе, пьющие вонючий ерш («пиво без водки – деньги на ветер») из грязных бокалов, жаловались на маленькие зарплаты, с явным наслаждением жрали резиновый шашлык из собачатины и вытирали жирные пальцы о бюст хихикающих рядом девиц.

А другая жизнь уже сверкала, искрилась, манила. Красивые машины, дорогие рестораны, деньги. В каком-то смысле она была рядом, отблески маминой славы, тепло успеха отчима. Мысли о том, что ты все равно никто, и звать тебя никак, и твой институт давно закрыт, и даже пару сотен на посиделки с одноклассниками приходится стрелять у отчима, – они старательно прогонялись. Другие – еще хуже, и пьют, и не работают, и при этом – всем довольны!

А потом на очередную встречу, в очередной февральский день, в, как всегда, убогое кафе с плохо протертыми жирными столами приехала Вероника.

Сначала никто и не понял, что это Вероника. Неудивительно: она ведь изменилась до неузнаваемости.

В школьных альбомах остались фотографии пухленькой, щекастой девчушки с двумя светлыми косичками. В коллективной памяти класса – ее громыхающий потертый этюдник, который она зачем-то таскала с собой в школу (может, после общеобразовательной бежала в художку?); безразмерная унылая серая кофта, не застегивающаяся на пережатом коричневым платьем полненьком теле; а еще записки с любовными признаниями. Объекты страсти Вероники не часто, но менялись. Однако всем без исключения девушка писала стихи, а ребята – тоже дружно, как сговорившись, – читали их всему классу. Подписи под стихами не было, но по старательно повернутому к окну личику, побелевшим костяшкам пальцев и отчаянно пылающим рубиновым ушам всем все сразу становилось понятно. И вроде бы где-то в глубине души Андрей жалел ее, толстую, некрасивую, раскрасневшуюся от стыда. Только вот когда в собственном портфеле нашлась такая записка, не прочитать ее было невозможно, очень уж хотелось повеселить класс. Впрочем, по большому счету, в школьной жизни на Веронику обращали внимания не больше, чем на какую-нибудь парту: есть, стоит, ну и ладно. Ни романов, ни скандалов, ни успехов, ни неудач, ни знаменитых родителей – в девушке не усматривалось ровным счетом ничего примечательного.

А потом, лет через шесть после окончания школы, в убогом кафе вдруг появился ангел.

Ангел…

На пороге, испуганно оглядываясь, стоит худенькая девушка с прекрасными, как на восточных миниатюрах, миндалевидными глазами. Она хороша и беззащитна, словно диковинная птичка, случайно запорхнувшая в колхозное зернохранилище. Белая коротенькая шубка, сексуальное мини, черные высокие сапожки выше колена, а между ними – широкая полоска изящных стройных бедер. Светлый мех, черная челка, карие глаза и (это тоже сразу почувствовалось, несмотря на висевший в воздухе синий дым от бесчисленного количества выкуренных сигарет) тонкий аромат изысканных духов – во всем этом было столько чарующей запредельной красоты! Парни стали многозначительно покашливать и расправили плечи, девчонки зашушукались. У Андрея мелькнула восхищенная мысль: «Как же она хороша! Наверное, актриса, как и моя мама. Случайно забежала в отстойную кафешку выпить кофе. Сейчас осмотрит здешние плюшевые интерьеры и убежит». Откуда-то сбоку раздался робкий мужской голос: «Милости прошу к нашему шалашу! Мы, так сказать, хорошим людям всегда рады». Нервный женский визг перебивает: «Ой, ну вы па-асма-атрите-та на нее, только пасма-атрите! Как проститутка вырядила-а-ась!»

Испуганное выражение лица ангела сменилось заинтересованным. Нет, ангел не упал, сминая крылышки, в глубокий обморок, он даже не растерялся, напротив, с каким-то жадным удовольствием встрепенулся, активизировался. В два счета красивая девушка оказалась рядом со столами, бесцеремонно взяла бывшую когда-то красавицей Илоной бабу за подбородок и рассмеялась: «Может, я и проститутка, а вот ты даже на дешевую шлюху не тянешь. Кстати, никогда не понимала общественного порицания „ночных бабочек“. Без куртизанок, гетер, дам полусвета история многих стран была бы иной! А вообще, люди, вот что я вам скажу. Наливайте поскорее и побольше водки – так мне будет проще на вас смотреть. Меня вы, как я понимаю, не узнали. Подумаешь, я вас тоже, если честно, не идентифицирую, правда, подозреваю, по другой причине. В школьные годы чудесные как-то вы, ребята, посимпатичнее были. Вероника Игнатьева я. Ага?! Теперь признали?..»