Севильский слепец - Уилсон Роберт

— Братишка, — она называла его так с детства, — ты выглядишь усталым. Опять гора трупов?

— Нет, всего один.

— Очередное жуткое убийство в среде наркоты? — спросила она, закуривая мерзкую ментоловую сигарету — с ее точки зрения, менее вредную для здоровья.

— Жуткое — да, но на сей раз наркотики ни при чем. Все гораздо сложнее.

— Ума не приложу, как ты с этим справляешься.

— Наверняка мало кто из твоих друзей может вообразить, что такая красивая и интеллигентная женщина, как Мануэла Фалькон, может запустить руку по самое плечо в утробу коровы, чтобы вытащить мертвого теленка.

— О, я больше этим не занимаюсь.

— Неужели стрижешь когти пуделям?

— Ты должен поговорить с Пако, — сказала она, проигнорировав его вопрос. — Знаешь, у него сейчас большой напряг.

— Ферия для него — самое суматошное время.

— Нет-нет, — прошептала она. — Дело в vacas locas.^[33] Он боится, что его стадо заражено коровьим бешенством. Я сейчас проверяю всю ораву, неофициально, конечно.

Фалькон потягивал пиво, заедая ломтиком свежего, тающего во рту jamon Iberico de bellota.

— Если нагрянут официальные службы, — продолжала Мануэла, — и тесты выявят хоть одно животное с этой болезнью, ему придется забить все поголовье, даже племенных быков с вековыми родословными.

— Это и правда напряг.

— А тут еще у него нога разболелась. Обычная реакция на стресс. Бывают дни, когда он не может на нее наступить.

Алехандро поставил перед ними тарелку с сыром, и Хавьер инстинктивно отвернулся.

— Он не любит сыр, — пояснила Мануэла, и тарелка исчезла.

— Сегодня у меня в деле всплыло твое имя, — сказал Фалькон.

— Это не к добру.

— Ты вакцинировала одну собаку. Там был счет.

— Чью собаку?

— Надеюсь, он успел тебе заплатить.

— Если бы не заплатил, ты не нашел бы подписанную квитанцию.

— Собака принадлежала Раулю Хименесу.

— А, да, очень славный овчарик. Это был его подарок детям… они переезжают в новый дом. Он собирался зайти за ним сегодня.

Фалькон молча смотрел на сестру. Мануэла опустила глаза на кружку и поставила ее. Очень редко случалось, чтобы настоящее убийство вторгалось в бытовой разговор. Обычно Фалькон, если просили, развлекал приятелей детективными историями, упирая на исключительность своего метода и на свое внимание к деталям. Он никогда не рассказывал, как это бывает на самом деле — всегда тяжело, временами очень скучно, а моментами чудовищно страшно.

— Я беспокоюсь за тебя, братишка, — сказала она.

— Мне ничто не угрожает.

— Я имею в виду… эту работу. Она на тебя плохо действует.

— В каком смысле?

— Ну, не знаю, мне кажется, что ради самосохранения ты все больше черствеешь.

— Черствею? — повторил он. — Я? Я расследую убийства. Я докапываюсь до причин, которые приводят к этим отклонениям. Почему в эпоху таких достижений разума, при таком уровне цивилизованности мы по-прежнему можем срываться и поступать не по-человечески? Я же не усыпляю домашних животных и не вырезаю целые стада крупного рогатого скота.

— Я не думала тебя обидеть.

Они так близко наклонились друг к другу, что на него пахнуло крепким запахом ментоловых сигарет, перекрывшим настоявшийся в баре запах пота и духов. С Мануэлей всегда было так. Она держалась чересчур свободно, и поэтому ее дружки, выбираемые по внешним данным и бумажнику, никогда около нее долго не задерживались. Она не умела оставаться волнующе женственной.

— Hija,^[34] — вырвалось у него помимо воли, — я сегодня чертовски устал.

— Не за твою ли ежедневную усталость корила тебя Инес?

— Ты произнесла запретное слово, а не я.

Мануэла подняла глаза, улыбнулась, пожала плечами.

— Ты поинтересовался, успела ли я получить с бедняги деньги. Меня поразило твое бессердечие, вот и все. Но, возможно, это просто… флегматизм.

— Эта была дурацкая шутка, — отозвался он и тут же зачем-то соврал: — Я не знал, что собака предназначалась в подарок детям.

Алехандро втиснул между ними свой роскошный подбородок. Мануэла рассмеялась по той единственной причине, что их роман только начинался, и ей пока очень хотелось, чтобы ее приятель чувствовал себя комфортно.

Они заговорили о los toros, потому что это была единственная общая для них тема. Мануэла бурно восторгалась своим любимым тореро Хосе Томасом, который — вопреки ее вкусам — не принадлежал к числу красивейших героев арены, но вызывал ее восхищение тем, как спокойно и невозмутимо он проводил схватку. Он никогда не метался, не приплясывал, дразнил быка непременно всей мулетой, а не ее краем, так что бык всегда проносился в волоске от него, а то и сшибал его с ног. Когда же это случалось, он всякий раз поднимался и снова медленно шел в бой.