Печальный демон Голливуда - Литвиновы Анна и Сергей

Настя перебралась на пассажирское сиденье. Озабоченный Сологуб уселся за руль, рванул с места. По выражению его лица она видела: происходит нечто до крайности неприятное.

– Эжен, что случилось? – вопросила она.

Молчание было ей ответом. А бывший супруг гнал по пустынным улицам ночной столицы. Только тормоза завизжали перед поворотом на Садовое кольцо. И гонка теперь была не показушной, как в тот раз, когда они отрывались от реального или мифического наружного наблюдения. Сейчас Эжен спешил всерьез.

– Объясни. Куда? Мы? Летим? – раздельно, с металлом в голосе произнесла Настя.

– Я не знаю, что там было, в той коробочке, – спокойным тоном, до чрезвычайности контрастирующим с резкой манерой вождения, пояснил Сологуб, – но лучше перестраховаться, верно?

– А что там может быть?

– Представления не имею.

– Ты врешь.

На полном ходу они выскочили на Яузскую набережную. Гаишник, стоявший на повороте, лишь проводил глазами несущийся «Мерседес» и растерянно свистнул вслед – однако Эжен не обратил на него никакого внимания. Они понеслись во весь опор по извилистой набережной, и ощутимая перегрузка вдавливала Настю в кожу сиденья.

У спутника зазвонил телефон. Эжен произнес в него всего два слова:

– Да? – И после паузы: – Хорошо. – И отключился.

Потом они съехали с набережной – в этой части Москвы Настя бывала всего пару раз в жизни и давным-давно, поэтому не узнавала окружающего пейзажа. Сотовый Сологуба зазвонил снова. И опять ее спутник был немногословным: в трубке долго ему что-то рассказывали, а в заключение он произнес всего два слова: «Понял вас». Капитоновой показалось, что он помрачнел – или это лишь ее мнительность?

Вскоре они подъехали к решетчатым воротам. За ними виднелись старинные здания. Ворота медленно раскрылись перед «мерсом», и он рванул на территорию. Настя лишь успела заметить на решетке ворот чашу со змеей – медицинскую эмблему.

– Настя, – произнес Эжен размеренно и спокойно (в этом спокойствии таился, показалось ей, ужас), – мне сообщили, что в той коробочке, у тебя дома, находятся радиоактивные материалы. Мощность излучения, слава Богу, небольшая – но показаться врачам нам не помешает.

– О господи! – выдохнула Настя. Она почувствовала, как внутри у нее словно разверзается ледяная пустота.

Машина притормозила у подъезда. Над старинным фасадом поверх чугунного козырька горела бессонная надпись: ПРИЕМНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ. Сологуб вышел, помог выбраться из салона Насте.

А в приемном покое их уже ждали два странных существа: в длинных, до самого пола, халатах, высоких бахилах, перчатках, шапочках, марлевых повязках и очках. Ни единого кусочка кожи не было открыто у этих чудищ, и сие обстоятельство внушало страх.

– Давайте-ка быстренько проверимся! – воскликнула одна из персон даже весело, и из-за слоя марли Настя не поняла даже, кто говорит: мужчина или женщина.

Особа поднесла к ней дозиметр. Приборчик весело затрещал. Человек коснулся им головы, рук Насти. Интенсивность треска усилилась.

Второй встречающий то же самое проделал с Эженом. Его прибор тоже щелкал, однако намного медленней.

– Ну и чудненько! – бодро воскликнул человек, обслуживающий Настю, и, как ей показалось, несколько демонстративным жестом скинул маску и поднял на лоб очки. Под ними обнаружилась особа женского пола, довольно миловидная. – Дозу вы схватили, но небольшую.

– Конкретно – какую? – спросила Настя. Она не узнала своего голоса – звучал он хрипло.

– Меньше, чем при рентгеноскопии, – бодро отвечала дама. В ее голосе Капитоновой отчетливо почудилась фальшь. Словно для того, чтобы избежать дальнейших вопросов, дама обратилась к коллеге: – Анна Петровна, – «Значит, вторая – тоже женщина», – давайте оформлять нашу уважаемую пациентку. Вы ведь, – повернулась она к Эжену, – супруг ее?

– Бывший, – ответствовал Сологуб.

– Ну, – разулыбалась врачиха, – тогда тем более все про нее знаете. Вы поможете Анне Петровне заполнить историю болезни? Фамилия, имя, отчество и прочие формальности?

– Я даже знаю, чем она болела в детстве, – улыбнулся Эжен, и обе женщины с готовностью рассмеялись. Во всеобщей веселой бодрости Насте почудилось нечто предельно искусственное.

– Ну и замечательно! – обрадовалась докторица ответу Сологуба. И снова повернулась к Насте: – А мы с вами пойдемте укладываться. Мы вам приготовили отдельную палату.

Капитонова не двинулась с места.

– Никуда я отсюда не пойду. По крайней мере до тех пор, пока вы не скажете точно, какую дозу радиации я схватила. И какие мне угрожают последствия. И почему меня так срочно госпитализируют. Да еще в отдельную палату.

– Ваше имя-отчество? – вдруг отрывисто спросила докторша.

– Анастасия Эдуардовна.

– Очень приятно, а я Лариса Федоровна, фамилия моя Удальцова, доктор медицинских наук и заведую радиологическим отделением Первого клинического госпиталя. Я, наверное, буду вашим лечащим врачом – если вы, Анастасия Эдуардовна, конечно, соизволите, – женщина саркастически скривила губы, – воспользоваться нашими услугами. Рассматривайте вашу госпитализацию как меру профилактическую. Вы действительно схватили, как вы выражаетесь, некоторую дозу радиации. Если вы настаиваете, я, конечно, назову конкретную цифру, но она вам, во-первых, ничего не скажет, а во-вторых, совершенно неизвестно, как радиация отразилась или отразится на вашем состоянии здоровья и самочувствии. Не хочу вас пугать, но в литературе описаны случаи, когда пациенты, получившие даже меньшее облучение, впоследствии (но не обязательно вследствие него!) страдали серьезными недугами. Но в то же время известно гораздо больше прецедентов, что люди при воздействии много больших доз жили и здравствовали в течение долгого времени.

– Скажите цифру.

– Экая вы упрямица! Десять миллизивертов – вас устроит?

Насте ни доза, ни единица измерения действительно ни о чем не говорили. Завотделением тем временем продолжала:

– Вы, конечно, можете – под подпись – отказаться от госпитализации, и мы вас отпустим. Вы не нейтронная бомба, опасности для окружающих не представляете. Но я вам настоятельно рекомендую: прямо сейчас сменить всю одежду и принять душ. А затем все-таки понаблюдаться у нас пару-тройку дней.

Эжен с любопытством следил за их диалогом и увидел, что Настя сдалась. Лицо ее помрачнело, однако губы сложились в жесткую линию – это, как он понимал, означало: «Я разрешу врачам помочь мне. С вами мы, кажется, по одну сторону баррикад. Но главный человек в борьбе против болезни – я сама. И я никогда ей не поддамся».

В то же самое время Арсений, не подозревающий о том, что происходит в данный момент с Настей, вез сына домой на Липецкую улицу. После вечера в кафе, проведенного с ним, настроение у него было самым безоблачным. И потому, что отпрыск не побрезговал, принял участие в его судьбе. И оттого, что обнаружился своего рода заговор вокруг его грехопадения – это придавало ему, грехопадению, некую если не значительность, то элемент неслучайности. А самым радостным для отца стало то, что он провел время с Николкой, поболтал с ним, без ругани и наездов.

Довольно весело, в легком тоне беседуя о пустяках, они домчались до окраины Москвы. Челышев тормознул на площадке в отдалении от подъезда – чтобы легче было развернуться. Похлопал по плечу сидевшего рядом сына, потом стиснул его в объятиях, поцеловал. Ник выскользнул из машины, сделал отцу на прощание ручкой и пошел к парадному. Арсений не уезжал – любовался в зеркальце заднего вида на сыночка: как он идет – молодой, модный, стройный, независимый. Еще шагов пять – и исчезнет за дверью подъезда. Но тут…

Откуда-то из темноты выскользнуло несколько теней. Они материализовались в людей в темных одеждах, которые вдруг сгустились позади сына. Но даже не окликнули его, не задали вопроса, не дали ему ни секунды, чтобы повернуться. Просто один из них вдруг обрушил сзади на голову Николая удар длинной и тяжелой палкой. Парень даже не успел ничего понять. Стал оседать лицом вперед, инстинктивно схватившись за голову. И только когда сын упал, Арсений наконец пришел в себя, вышел из охватившего его в первый момент ступора и понял, что надо делать.

Он схватил монтировку – еще с ранних девяностых он всегда возил ее под водительским сиденьем – и бросился к налетчикам. Их оказалось трое. Николенька уже лежал на холодном мерзлом асфальте на боку, похоже без сознания, а бандиты окружили его. Они даже успели нанести ему пару ударов ногами, когда к ним подлетел Арсений. Силы были явно неравны – однако не мог же он оставить сына в беде. Все уроки тюремных и лагерных драк, вся злость и ожесточение проснулись в нем, будто и не уходили, и выплеснулись наружу. Челышев в дворовом, безжалостном стиле обрушил сзади удар монтировкой – чудовищной силы – на затылок одного из гангстеров. Тот успел обернуться на напавшего – перед тем, как упасть рядом с Николаем.