Первая жена Иуды - Данилова Анна

– Не знаю, госпожа Райкова, обрадую ли вас или, наоборот, огорчу, но вы беременны. Срок маленький, и если вы захотите прервать свою беременность…

– Прервать? Да вы что… Я – беременна? Вот спасибо вам…

– Да это, вообще-то, не мне спасибо…

Она не помнила, как оказалась на улице. Желто-оранжевый, теплый, по-осеннему тихий день она восприняла как весенний, бурный, сумасшедший… Наконец-то, дождалась! Она носит в себе ребенка Георгия. Он не может не обрадоваться. Разве не для этого он стал приезжать к ней так часто, как только мог, разве не для этого он проводил все свидания с ней в постели, даже от еды отказывался… Он хотел, чтобы она забеременела, он постоянно думал об этом…

Она приехала домой и позвонила ему. Сердце ее колотилось от страха: почему-то уже дома ей вдруг стало страшно, что он, узнав о ее положении, изменит свое отношение, остынет к ней, к беременной…

– Гоша? Это я… – почти прошептала она. – Ты можешь меня выслушать?

– Могу. Я как раз в кабинете один. Что-нибудь случилось, Сашенька?

– Я беременна, Гоша. Я жду ребенка от тебя. Скажи сразу – ты рад или нет? Ты хотел этого или нет?

В трубке стало очень тихо. Где-то далеко в эфире звучала музыка, наслаиваясь на голос диктора радио…

А потом он сказал, что едет к ней. Она положила трубку, села на диван и замерла. Зачем он приедет? Что он ей скажет? Почему он не сказал сразу, что рад? Всего одно слово, способное изменить слабое течение ее жизни, избавить ее от одиночества и сделать счастливой. Надо было срочно, до его прихода, перебрать все мыслимые и немыслимые варианты его поведения, при которых он бросит ее, тогда, следуя выведенной ею закономерности, ничего этого не произойдет. Вариант первый: он не мог сказать ей это по телефону и решил приехать, чтобы лично, не глядя в глаза, объявить ей о том, что никогда не собирался связывать с ней свою жизнь, что он любит Тамару, но готов оплатить ей аборт. Вариант второй: сделает вид, что страшно удивлен, посмеет предположить, что это ребенок не от него, что он вообще бесплоден, поэтому-то у них с Тамарой нет детей. Вариант третий: скажет, чтобы она оставила ребенка, что будет помогать ей, но встречаться, как прежде, они уже не смогут, вдруг Тамара что-то заподозрит. Вариант четвертый: он набросится на нее с упреками, что она была неосторожна, что посмела забеременеть от него, что ребенок – это вопрос двоих и что она не имеет права оставлять ребенка…

Саша расплакалась, представляя себе различные сцены появления в ее доме Георгия – одну страшнее и унизительнее другой. Время шло, квартира замерла в ожидании перемен, даже старый бабушкин будильник, как показалось Саше, стал тикать тише, глуше, замирая на каждой секунде…

Прошло три долгих часа, во время которых Саша из цветущей, молодой и здоровой женщины постепенно превращалась в больную неврастеничку. Когда же ее откровенно начало колотить (она представила себя на операционном столе, всю в крови, и акушерку, выбрасывающую – шлеп! – в белое эмалированное ведро кусок окровавленной плоти, издающей слабый писк, – ее нерожденного ребенка), в передней раздался звонок. Она встала и, покачиваясь на тонких и слабых ногах, поплелась к двери. Открыла ее и замерла на пороге. Гоша, розовый от быстрой ходьбы, с веселыми глазами, стоял рядом с двумя чемоданами.

– Я к тебе, Сашенька. Примешь?

Он шагнул к ней и крепко обнял ее.

– Это правда, что ты ждешь ребенка?

– Правда. Я сегодня у врача была… – Слезы хлынули ему прямо на плечо. Она нервно всхлипнула. – А я… я так боялась, что ты не придешь…

Этот ошеломляющий вариант она не предполагала. Она и сейчас стояла, не в силах поверить в то, что видит Гошу, да еще и с чемоданами.

– Втаскивай свои чемоданы… Господи, неужели это со мной происходит? Скажи, но ведь ты решил жить со мной не только из-за ребенка, скажи?! Мне нужна правда. Гоша, не обижайся на меня, но для меня это очень важно. Я же знаю, что у вас с Тамарой нет детей…

– Даже если случится такое, что… что ребенка не будет, я все равно останусь с тобой… Это и есть правда. Просто мне, как и любому нерешительному мужчине, нужен был, вероятно, какой-то толчок…

Она обняла его жадными руками, прижалась к нему намертво, судорожно, болезненно.

– Я теперь тебя никому не отдам! А Тамаре мы и двери не откроем, ведь правда?

– Правда.

Он мягко отвел ее руки, внес чемоданы и запер дверь на все замки, словно и впрямь боялся прихода своей разъяренной жены, способной одним взглядом открыть их.