Девушка с синими гортензиями - Вербинина Валерия

– Но ведь это не преступление?

– Нет. Однако до гибели Женевьевы Лантельм доктор жил куда дальше от центра – на Брюссельской улице. Мелочи, Пьер, мелочи! Никогда не забывайте о мелочах!

– Лично я полагаю, что с его-то практикой он запросто мог заработать на квартиру получше, – не удержался Видаль.

– Ага, Пьер, вы уже становитесь скептиком и ничего не принимаете на веру! Очень хорошо. Только не забывайте, что в жизни достаточно более коротких путей, чем работа, и шантаж как раз является одним из них.

В этот день Амалия опросила еще нескольких друзей и знакомых погибшей десять лет назад актрисы, которые не сказали ей ничего существенного ни о преступлении, ни о таинственном восемнадцатом номере, который так занимал мысли Амалии. Разве что мадемуазель Вернель, исполнительница ролей второго плана, вспомнила, как вместе с Жинеттой Лантельм, незадолго до ее гибели, посетила выставку кружев. Рассказчице там понравилась какая-то необыкновенная наволочка для подушки, ее подруга, жена Рейнольдса, глядя на эту красоту, вздохнула и как бы между прочим сказала: «Знаешь, вовсе не на таких подушках снятся самые приятные сны…»

– Жинетта не любила своего мужа, – продолжала мадемуазель Вернель. – Но пошла на брак с ним, потому что понимала: Рейнольдс будет полезен для ее карьеры. Другая на ее месте оставила бы театр и жила в свое удовольствие, но Жинетта была не такая. Она мечтала стать серьезной актрисой, а не только звездой развлекательных комедий. Я видела, какие она пьесы читала, слышала, о каких ролях говорила. И вообще, в последние годы Жинетта словно выросла из своих привычных ролей. Ей хотелось чего-то более глубокого. Конечно, что-то ей бы удалось, а что-то, возможно, нет, но теперь мы этого никогда уже не узнаем.

Вернувшись домой, баронесса первым делом позвонила Еве и спросила, как там Эттингер.

– К нему сегодня в комнату залетел воробей, – сообщила Ева, – и это его развеселило. Он даже стал немного рисовать.

– Ах, вот оно что… – протянула Амалия. И тут в голову ей пришла новая мысль. – Ева, вы не дадите ему трубку? Я хочу с ним поговорить.

– Только недолго, – предупредила новоявленная сиделка. – Ему вредно напрягать связки.

– Добрый вечер, мсье Эттингер, – сказала Амалия, услышав голос художника. – Я узнала, что вы снова рисуете, и решила просить вас об одолжении – при условии, что вы сочтете возможным мне помочь…

И баронесса объяснила, что именно ей требуется.

– Я могу попробовать, – ответил Эттингер, подумав. – И вы правы, у меня хорошая зрительная память, как у всех художников.

Амалия сказала ему, что будет ждать его рисунки, но все же просит его не переутомляться. Когда она повесила трубку, в комнату заглянула Ксения.

– Мама, к тебе посетитель. Сказал, его зовут Гренье.

Амалия сразу же вспомнила отца Филиппа Гренье, свидетеля, который оставил самый подробный и добросовестный рассказ о событиях на «Любимой». Однако в гостиной ее ждал совершенно другой человек – коренастый мужчина лет сорока, который, насупившись, разглядывал окружающую обстановку. Впрочем, Амалия сразу же вспомнила, что этого человека она тоже где-то видела.

– Я Антуан Гренье, – представился гость, – брат Филиппа. Вы со своим знакомым приходили в кафе моего отца и оставили там карточку.

– Значит, по ней вы меня и отыскали? Садитесь. Вы хотите мне что-то сообщить?

– Не совсем, – ответил Антуан, насупившись еще сильнее. – Я хочу сказать, что у меня есть кое-что, но я не готов расстаться с этим за просто так. К моему отцу вы легко нашли подход, он со всяким готов говорить о моем брате хоть целыми днями, но я…

– Что именно у вас есть? – спросила Амалия.

Антуан вздохнул. Помолчал немного, а потом заговорил снова:

– Моему брату нравилась мадемуазель Лантельм, и он ходил на многие ее спектакли. А в ту ночь на яхте, когда актриса пропала… – Мужчина замялся, но в конце концов признался: – Филипп кое-что взял из ее каюты.

– Взял?

– Позаимствовал на память, – быстро поправился Антуан. – Решил, что это никому не будет нужно, а получилось, что… Словом, он зря так сделал.

– Покажите мне, что у вас есть, – попросила Амалия. – И условимся о цене.

– Тысяча франков, – выпалил Гренье, затравленным взором блуждая по витражным окнам. И снова сник.

– Я должна знать, за что плачу, – спокойно ответила Амалия.

Гренье попытался пробуравить ее взглядом, но наткнулся лишь на любезную, располагающую к себе улыбку. И отступил. Нехотя сунул руку в карман и достал оттуда какой-то небольшой предмет, завернутый в бумажку. Амалия развернула последнюю и увидела красивую серебряную удлиненную крышечку, на которой был изображен букет роз.

– Крышка от коробки шпилек, – пояснил Гренье. – Той самой, которая будто бы упала с ней в воду.

Амалия поглядела на крышку, на лицо своего собеседника и подтянула к себе сумочку. Через несколько секунд Антуан Гренье стал богаче на тысячу франков.

– Мне нужно знать, где именно он нашел эту вещицу, – твердо сказала баронесса.

– Взял со стола, который стоял под окном, – тут же последовал ответ. – Филипп видел, как художник что-то стащил, ну и… решил, что тоже имеет право.

– Что-нибудь еще? – осведомилась Амалия, видя, как жадность и еще большая жадность борются в ее собеседнике.

Гренье облизнул губы. И наконец хрипло произнес:

– У меня есть последнее письмо актрисы.

– Вы лжете, – заявила Амалия холодно. – Его похоронили вместе с ней.

– Это клочки черновика, – поправился Антуан. – Она порвала черновик и бросила в корзину для мусора, которая стояла за шкафом. Мой брат пытался восстановить письмо, но у него были не все клочки, и текст там читается плохо. Но кое-что можно понять. Филипп только мне рассказал о том, что взял из ее каюты, потому что знал: отец не одобрит его поступка. Хотя ей-то уже все равно было, я считаю.

Амалия смерила его взглядом и снова потянулась за сумочкой.

– Пять тысяч франков. – Антуан сглотнул.

– Две, – спокойно возразила баронесса. – Пять я бы дала только за все письмо.

Сошлись на трех с половиной, после чего Антуан сделался еще богаче, а к Амалии перекочевал мятый конверт, в котором лежали клочки бумаги, исписанной решительным крупным почерком.

– Почему ваш брат взял не все клочки? – спросила Амалия.

– Это было не в ту ночь, а позже. Дверь каюты погибшей актрисы оказалась открытой, и Филипп зашел туда. Ему показалось, что внутри никого нет, и тут он заметил корзину. Она стояла так, что ее почти не было видно. Брат успел достать из нее горсть клочков, которые лежали сверху, и вдруг из спальни вышел дворецкий, который упаковывал вещи хозяйки. Он спросил, что Филипп тут делает. Тот ответил, что ничего, и ушел.

– Если вы меня обманули, – сказала Амалия задумчиво, – я найду способ забрать свои деньги, учтите.

– Я вас не обманываю, что вы, сударыня! – замахал руками Антуан. – Просто я решил помочь следствию, так сказать…

Убедившись, что больше у него ничего для нее нет, баронесса позвала Дашу и велела горничной проводить гостя. Сама же села за стол и с лупой и пинцетом стала раскладывать клочки письма, пытаясь восстановить связный текст.

Ей удалось собрать верх страницы, после чего она убедилась, что письмо было вовсе не подделкой. Имя, которое значилось в обращении, совпадало с тем, которое назвал ей всезнающий Анри Невер.

Дальше, впрочем, начались сложности, потому что текст никак не желал складываться. Амалия могла прочесть только отрывки: «тысячу раз дорогой», «думаю о тебе», «впереди у нас», «ты ведь придешь», «рыцаря в до» и тому подобные, которые ровным счетом ничего ей не давали. Некоторые слова были к тому же зачеркнуты – судя по всему, текст письма давался Жинетте вовсе не легко.

Вздохнув, Амалия перевернула клочок со словами «впереди у нас», и на обороте обнаружила фрагмент «ме напротив», который в сочетании с отрывком «рыцаря в до» давал фразу «рыцаря в доме напротив». Амалия озадаченно нахмурилась.

Рыцарь в доме напротив… Что бы это могло значить? Прозвище кого-то из соседей, которые жили в доме через дорогу? Или…

Амалия обследовала остальные клочки, но, к своему великому сожалению, пришла к выводу, что те ничем больше не могут ей помочь, и спрятала конверт с уликой в ящик стола. Затем, выглянув в окно, убедилась, что ее машина по-прежнему стоит на месте.

Через полчаса баронесса уже медленно ехала вдоль улицы Кардине, внимательно оглядывая здания, стоявшие по обеим сторонам. По правде говоря, то, что она искала, нашлось очень быстро. Амалия вылезла из машины, на всякий случай поправила шляпку и отправилась к консьержке того самого обнаруженного дома.

Еще через час баронесса вернулась в особняк, на втором этаже которого находилась ее квартира. Но не стала задерживаться у своей двери, а поднялась еще на один этаж, после чего позвонила в дверь.