Званый ужин в английском стиле - Вербинина Валерия

Так как непреложно установлено, что господин Беренделли был жив, когда доктор оставил его, наше внимание естественным образом переключается на тех, кто выходил из большой гостиной в то время, когда пела мадемуазель Мезенцева. Нам известно, что хозяйка дома выходила дважды, но всякий раз почти сразу возвращалась. Хозяин отлучался принять лекарство, свои причины были и у Дмитрия Павловича, и у Ивана Андреевича, равно как у графини Толстой, господина композитора и Владимира Сергеевича. Стало быть, убийцу надо искать среди них. Впрочем, если считать, что убийство было совершено с целью не допустить разоблачения, и если Беренделли прочел по чьей-то ладони его постыдное прошлое, то круг поисков несколько сужается.

Итак, у нас остаются Анна Владимировна, Павел Петрович, их сын Дмитрий Павлович, который к тому же покидал комнату два раза, Иван Андреевич, графиня Толстая и господин Преображенский. Анна Владимировна исключается сразу, потому что она не отходила далее дверей, и тому есть свидетели. Далее, однако, нам приходится лишь теряться в догадках. Можно вообразить какие угодно причины, которые могли толкнуть любого из названных людей на убийство. Что, если самоубийство художника Сорокина, знакомого графини Толстой, на самом деле было убийством? Что, если Дмитрий Павлович состоит в кружке нигилистов, который ставит целью свержение существующего строя?

— Однако! — пробормотал Павел Петрович. — Надеюсь, вы это не всерьез? Я готов поручиться, что мой сын совершенно благонадежен!

— Напомню вам, что убийца студента Иванова тоже был с виду совершенно благонадежен,[34] — отозвался неутомимый Марсильяк. — Но не будем спорить, мы в состоянии нафантазировать все, что угодно, по поводу наших подозреваемых. Но нам нужны не фантазии, а истина, поисками которой мы и занимаемся. И тут на помощь приходит одна существенная деталь, на первый взгляд малозаметная. Дело в том, что судя по высоте, на которой на стене располагалось орудие убийства, его мог снять оттуда лишь достаточно высокий человек. Иными словами, у нас отпадают Павел Петрович, Иван Андреевич, графиня Толстая, равно как и господин Преображенский. А остается лишь Дмитрий Павлович Верховский.

Анна Владимировна тихо ахнула и прижала руку к сердцу. Евдокия Сергеевна открыла рот, да так и не закрыла его.

— Дмитрий, неужели ты, — простонал Павел Петрович, не сумев договорить фразу до конца.

Митеньке ужасно хотелось сказать что-нибудь взрослое, но он ничего не мог придумать. Не признаваться же в убийстве, которого не совершал! С другой стороны, оправдываться перед полицейским чином, угнетателем народа, реакционером и наверняка негодяем, — не слишком ли много чести?

— Вы серьезно говорите? — ужаснулась Варенька, с трепетом глядя на Марсильяка. — Вы действительно подозреваете моего кузена? Но это же нелепо!

— Нет, сударь, клянусь вам, он не мог — пролепетала Анна Владимировна. — Никогда, никогда!

— Мама, я не желаю, чтобы вы унижались! — выкрикнул юноша, бледный от злости. — Разве вы не видите, что ему нравится измываться над нами?

— Ничуть, — очень просто ответил Марсильяк. — Потому что я сразу же понял, что пришел к неверному выводу. Да, вы единственный из подозреваемых, кто легко мог снять со стены кинжал и всадить его в сердце Беренделли. Но вы не делали этого, потому что на самом деле там был другой человек.

— Пожарный! — пробормотала Евдокия Сергеевна. — Ну конечно же!

— Человек, — очень спокойно продолжал Марсильяк, не обращая на нее ни малейшего внимания, — который мог очень многое потерять, если бы хиромант разоблачил его. Ведь речь шла не только о его репутации, — а она всем казалась безупречной, — речь шла об огромных деньгах, и как раз деньги он не хотел упускать. Именно поэтому маэстро Беренделли пришлось умереть.

— Имя! Имя, сударь! — потребовала Евдокия Сергеевна. И стиснула веер так, что он с жалобным треском сломался, отчего Иван Андреевич испуганно всхрапнул и открыл глаза.

— Сейчас вы его услышите, — отвечал Марсильяк. — Это был человек, который выходил из гостиной; человек подходящего роста, который мог снять со стены кинжал, и при том достаточно сильный, чтобы убить жертву с одного удара. Иными словами, это был Владимир Сергеевич Городецкий.

Варенька ахнула. Митенька застыл на месте, не зная, верить ли своим ушам. Анна Владимировна роняла бессвязные восклицания. Билли Пуля покосился на невозмутимое лицо Амалии, перевел взгляд на ее бывшего мужа, приосанился и поправил что-то под сюртуком.

Александр смотрел на помощника адвоката. Едва следователь назвал его имя, в лице Владимира Сергеевича что-то дрогнуло. Едва заметно, потому что оно тотчас же приобрело прежнее высокомерно-ироническое выражение, но барон Корф убедился, что Амалия права. Это был Городецкий, все всяких сомнений.

— Потрясающе, сударь! — проговорил помощник адвоката своим глубоким голосом. — Однако должен вам напомнить, что я выходил лишь в столовую, искать портсигар, так что никак не мог убить вашего итальянца. Кроме того, позвольте напомнить вам, что он мне не гадал!

— Да, именно так, — покладисто согласился Марсильяк. — Зато он гадал вашему брату Константину Сергеевичу, с которым, судя по всему, у вас общие дела.

— И что из того? — выкрикнул Владимир Сергеевич.

— А то, что дела бывают разные, — тихо уронил следователь и развернул бумажку, которую ему принес Соболев. — Прежде вы работали в страховом обществе «Надежда», верно?

— Да, и что с того? — повторил вопрос Городецкий. — Это не запрещено законом!

— Два года назад, — ровным голосом продолжил Марсильяк, не отрывая взгляда от Владимира Сергеевича, — некто Аносов застраховал свою жену на большую сумму, и как раз в «Надежде». Через два месяца она умерла при странных обстоятельствах. Подозревали убийство, но у мужа оказалось крепкое алиби. Страховое общество, однако, не горело желанием выплачивать страховую премию, и тогда за дело взялись вы. За гонорар в три тысячи рублей, тогда как сумма страховки была шесть тысяч. За что Аносов заплатил вам половину?

— Как за что? — взвился Владимир Сергеевич. — За работу, которую мы проделали! Вы не поверите, до чего прижимистый народ в этом обществе. Стоило поработать с ними, чтобы понять это. Сплошь жулики, обманщики, надувалы!

— Однако Аносов жил в меблированных комнатах, — зло сказал следователь, и его глаза угрожающе сверкнули. — Три тысячи — не слишком ли много за помощь? Тем более что ему, судя по всему, все равно бы отдали деньги.

— Они могли тянуть с выплатой несколько лет, — отозвался Владимир Сергеевич. — Неужели вы не понимаете? Лучше получить хоть и меньше, но сразу, а не больше, но потом!

— Допустим, но я не согласен с вами, — усмехнулся Марсильяк. — Однако идем дальше. Девятнадцать месяцев назад некто Любомирская страхует жизнь своей падчерицы, опекуншей коей является, и опять-таки в «Надежде». Вскоре падчерица умирает. Следствие не проводится, потому что девочке не осталось в наследство ничего, кроме долгов. Однако «Надежда» выплачивает безутешной опекунше двенадцать тысяч рублей, половина из которых идет вам.

— Я протестую! — Взвизгнул помощник адвоката. Он вскочил с места, скулы его сделались багровыми. — Мне известно, откуда вы взяли сведения — из записной книжки моего покойного брата, которую забрала вот она! — он движением подбородка указал на баронессу Корф, которая держалась еще невозмутимее, чем обычно. — И вы полагаете, ваши грязные инсинуации чего-то стоят? Любомирская заключила с нами договор. А когда получила страховку, половину ее отдала нам. Что тут незаконного?

— Допустим, ничего, — бросил Марсильяк. — А как же быть с Солодовым, который застраховал своего отца, на сей раз не в «Надежде», а в «Российском страховом обществе», и опять же отдал вам половину страховки? С Перелыгиным, который женился на даме на восемнадцать лет старше себя и который тоже успел застраховать жизнь супруги, прежде чем ее нашли мертвой в собственной постели? С Давыдовой, которая убедила влюбленного в нее бедного студента застраховаться в ее пользу? Какая жалость — не прошло и месяца, как юношу убили в пьяной драке! А Никульский, который застраховал свою молодую жену? Она утонула, когда супруги катались на лодке, но ее родители клялись, что дочь прекрасно плавала и не могла так просто захлебнуться. А некто Рябушкина, которая убедила застраховаться всю семью — отца, мать, бабушку, дедушку, сестру? И вскоре вдруг случился пожар, во время которого спаслась она одна! И страховое общество, та самая «Надежда», должно было выплатить ей головокружительную сумму в двадцать четыре тысячи рублей, половина от которой опять же досталась вам и вашему брату. Всегда половина, везде половина. Почему все эти люди приходили именно к вам, а не к другим адвокатам, каких сотни, тысячи в нашей столице?