Званый ужин в английском стиле - Вербинина Валерия

— Амалия! — Барон встряхнул молодую женщину. — Что же это такое… Амалия, пожалуйста, не надо пугать нас! Амалия… — Его губы кривились, лицо утратило былую непроницаемость. Он и сам не понимал, что говорил. Безжизненное тело баронессы обмякло на его руках. — Доктора! — закричал Александр так, что Глаша шарахнулась, а в рамах задрожали стекла. — Доктора, скорее! Мне кажется…

Евдокия Сергеевна стояла, дрожа всем телом.

— Чашка, — прошептала она.

— Что? — барон Корф поднял голову.

Не смея глядеть ему в лицо, Евдокия Сергеевна вытянула палец, указывая на чашку на столике, из которой пила Амалия.

— Чашка… Она пила кофе.

— Неужели опять начинается? — пролепетала Варенька, теряя голову. — Невозможно, невероятно! Да что ж такое…

Александр перенес Амалию на диван, доктор щупал ее пульс и никак не мог найти. У него в голове не укладывалось: вот только что она говорила с ними — и вдруг…

— Амалия, пожалуйста! — Александр уже совершенно не владел собой. — Не смей умирать! Я люблю тебя, слышишь? Я… — он хотел продолжить и не мог. По его щекам текли слезы. — Я люблю тебя! Только не умирай, только не умирай!

Митенька поглядел на лицо молодой женщины, казавшееся ему смертельно бледным, покосился на невозмутимого Билли, который стоял у окна, скрестив руки на груди, и сурово кашлянул.

— Между прочим, — пробормотал юноша, — это он принес чашку.

— Что? — вырвалось у Александра.

— Кофе принес вот он, — объявил Митенька, указывая на американского кузена. — Больше никто к ней не прикасался.

Евдокия Сергеевна ахнула и растопырила руки, словно хотела защитить мужа от убийцы, который стоял слишком близко от них. Анна Владимировна застыла на месте.

— Вот так номер! — вырвалось у композитора. Он не верил своим глазам.

И тут тишину прорезал заливистый женский смех. Услышав его, Варенька вздрогнула, и краска начала медленно подниматься по ее щекам.

— Но как же…

Она не смогла закончить фразу, потому что Амалия, неожиданно воскресшая из мертвых, спокойно высвободила руку, которую держал доктор, и села на диване, с вызовом глядя на присутствующих.

— Сударыня, вы, — забормотал Павел Петрович. — Простите, что такое только что случилось?

— Фарс, — ответила Амалия, весело блестя глазами. — Комедия. Или, если угодно, трагедия. — Она мельком поглядела на бывшего мужа и крепко сжала его руку. — Простите, Александр. Я никогда не думала, что вы будете так переживать из-за меня.

Он хотел потребовать объяснений, возмутиться, но Амалия стиснула его руку еще крепче, переплетя свои пальцы с его пальцами, и он замер. Слезы еще катились по его щекам.

— Амалия, я… — барон не смог продолжать и уткнулся лицом в ее платье.

— Ну, будет, будет, — мягко сказала она, погладив его по голове. — Все хорошо, со мной ничего не случилось. Слава богу, у меня большой опыт общения с отравителями, — с вызовом добавила баронесса. — И я не собиралась ничего пить или есть в сем богоугодном доме!

— Так вы… — прошептал Никита. Он начал понимать.

— О да, я разыграла маленький спектакль, чтобы вывести отравителя на чистую воду, — отозвалась Амалия. Глаза ее блестели, на губах блуждала победная улыбка. — И, должна признаться, мне это удалось. Просто мне хотелось взглянуть на выражение лица одного человека… и я увидела именно то, что ожидала увидеть. Итак, Билли?

Молодой человек у окна шевельнулся и застенчиво потер нос.

— Сахар, — объявил он по-английски.

— Что?

— Она положила вам сахар в чашку, — терпеливо пояснил Билли. — Вот и все.

Амалия рассмеялась. И, услышав ее смех, Митенька вздрогнул: такое в нем было дикое, необузданное торжество.

— Ну конечно же! — воскликнула Амалия. — Сахар! Белый порошок, который так похож на мышьяк, что при желании легко можно заменить один другим! Вот почему никто не вспомнил, кто трогал чашку Беренделли после того, как она, — Амалия кивнула на Вареньку, — принесла ее. Никто не обратил внимания, и даже я, что в кофе добавили сахар. Вот это так естественно, так вежливо со стороны гостеприимной хозяйки! И до чего же гениально — у всех на глазах, совершенно спокойно отравить человека, который посмел тебя разгадать! Не так ли, Анна Владимировна?

Тут, признаться, Евдокия Сергеевна едва ли не впервые в жизни утратила дар речи. Впрочем, остальные присутствующие были изумлены не меньше, чем она.

— Право же, госпожа баронесса, — с подобием улыбки промолвила хозяйка дома, — мне кажется, вы… с вами что-то не так. Может быть, вы нездоровы?

Без сомнения, она хотела добавить еще что-то обидное своим покорным тоном прилежной школьницы, но Билли Пуля не дал ей возможности. Подскочив к хозяйке, он схватил ее за руку, спрятанную за спиной, и довольно-таки невежливо заставил разжать пальцы.

— Как вы смеете! — возмутился Митенька. Но Билли уже продемонстрировал гостям небольшое саше,[36] которое он отнял у хозяйки.

— Отпустите меня! — завизжала Анна Владимировна. — Да кто дал вам право… в моем доме…

Она осеклась, увидев в дверях сосредоточенное лицо следователя Марсильяка. В то же мгновение Павел Петрович взялся за грудь, тихо охнул и повалился в кресло.

— Да что же такое? — пролепетал потерявший всякое соображение Иван Андреевич, переводя взгляд с одного гостя на другого.

— Поздравляю вас, сударыня, — торжественно произнес Марсильяк. — Вам удалось взять с поличным весьма опасную особу.

— Нет, нет, нет! — застонал Митенька. — Неправда! Мама, скажите же ему!

Билли отпустил хозяйку дома и отдал вещественное доказательство подошедшему следователю. Тот развернул саше и осмотрел его содержимое.

— Венедикт Людовикович! Я не ошибаюсь, здесь мышьяк?

Доктор осмотрел порошок и хмуро подтвердил. Во взгляде, который он бросил на хозяйку дома, не было ничего, кроме презрения. Она стояла, стиснув руки, и жалобно смотрела на следователя. О, как хорошо был знаком Марсильяку этот смиренный, недоумевающий взгляд преступника, которого поймали, хотя сам он считал себя совершенно неуязвимым!

— Доктор, — вмешалась Амалия, — мне кажется, кое-кому нужна ваша помощь.

Митенька метнулся к отцу. Де Молине тоже поспешил к Павлу Петровичу, который стонал и бессвязно жаловался на боль в груди. Доктор велел приоткрыть окно, дал несчастному какое-то снадобье и стал вполголоса успокаивать его.

— Значит, все? — спросил Билли, подходя к Амалии. — Три, два, один, как вы и говорили. Три разных человека, которые отважились на убийство. Но теперь все кончено, не так ли?

— Не совсем, — ответила Амалия. — Потому что остается еще мотив. Мы не знаем, почему женщина пыталась отравить хироманта. Хотя она определенно добивалась того, чтобы тот умер.

— Вы не знаете? — недоверчиво спросил Билли. — Что-то мне не верится.

— Ну, скажем так: у меня есть догадки, — объяснила молодая женщина. — Но для следствия они ничего не значат. Марсильяку надо знать наверняка. Впрочем, я не сомневаюсь, что он скоро узнает правду.

— Вы Анна Владимировна Верховская, урожденная Серебрякова, жена статского советника Павла Петровича Верховского. Верно?

— Верно. Но я никого не убивала.

— Вы сознаетесь в том, что на вечере в своем доме подсыпали одному из гостей, Пьерлуиджи Беренделли, мышьяк под видом сахара с целью отравить?

— Нет. Нет, нет, нет! Я не понимаю, о чем вы говорите!

— Позже вы точно таким же образом пытались отравить баронессу Амалию Корф, подозревая, что она может разоблачить вас. Тому есть многочисленные свидетели.

— Вы лжете! Никто ничего не видел!

— Но вы хотели ее смерти?

— Нет!

— За что вы хотели убить Беренделли?

— Я никого не убивала! Я мать, у меня сын, семья! За что, за что? Господи, прости моим гонителям!

— Бесполезно, сударыня, все улики против вас. Вы носили при себе мышьяк, и тот же самый мышьяк был обнаружен в чашке баронессы Корф, которую она не стала пить. Кстати, когда она изобразила, что отравлена, на вашем лице мелькнуло такое торжество…

— Неправда! Я не хотела ей зла!

— Да, вы всего лишь хотели убить ее. Может быть, вы лучше расскажете, что именно вам сказал Беренделли?

— При чем тут он?

— Маэстро прочел по вашей ладони ваше прошлое. Прошлое, которое вам не хотелось вспоминать и о котором, как вы полагали, никто не догадывался.

— Сударь, это невыносимо! Что такого мог увидеть на моей ладони какой-то жалкий шарлатан? Ну что, скажите мне, он мог там увидеть?

— У нас есть некоторые соображения на сей счет.

— Вот как? Для человека, который кажется приличным, вы слишком самонадеянны, сударь! Я не совершила ничего дурного!

— Расскажите нам о вашем браке.

— Что?

— О том, как вы вышли замуж за Павла Петровича. Не хотите? Тогда попробую я. Ваша семья была разорена, отец умер еще до вашего рождения, а мать была вынуждена просить помощи у родственников. Женщина умерла, когда вы были совсем еще ребенком, верно? Вас воспитала ваша тетка Марья Игнатьевна, у которой, кроме вас, было двое собственных дочерей.