Черная жемчужина императора - Солнцева Наталья

Только выбравшись из логова мага, выйдя на улицу, на свежий воздух и яркий солнечный свет, Смирнов опомнился. А ведь и правда, лысая голова мага показалась ему смутно знакомой… что за чертовщина?

А. Н. Веселкина, которая посылала открытки покойному деду Альбины Эрман, проживала в доме с истертыми каменными лестницами и старым лифтом.

- Опять новую медсестру прислали? - едва открыв дверь, набросилась хозяйка на Еву. - Я же предупреждала, что кроме Зиночки никого не признаю и уколы себе делать не дам! Так что вы зря пришли, милая девушка. Ну, все равно, проходите, - смилостивилась она. - Чайку попьем, поболтаем. Разговор тоже лечит.

Ева молча проследовала за Веселкиной в кухню, полную старой мебели, старой посуды и цветочных горшков.

Ада Николаевна всю жизнь проработала корректором в редакциях газет и журналов, она с гордостью показывала гостье подшивки пожелтевших изданий.

- Замуж я так и не вышла, - рассказывала она. - Были женихи, да я одного забраковала из-за пристрастия к выпивке, а другой… сам меня бросил. Поехал на стройку в Сибирь, деньги зарабатывать, так там и остался, - нестойкий товарищ, падкий на женские прелести. Вот я и живу одна-одинешенька. Раньше горевала, что семьи нет, деток, внучат… а теперь все прошло, улеглось. Может, мне на роду написано одной быть. Вы верите в судьбу?

- Конечно, - искренне ответила Ева.

Старушка засуетилась, принялась угощать гостью грушевым вареньем, самодельной наливкой.

- У соседки дача под Мытищами, она меня снабжает ягодами, фруктами, овощами…

Ева призналась, что она не медсестра и пришла по делу. Ада Николаевна просияла, ее морщинистое лицо оживилось.

- Неужели я кому-то понадобилась? Вы меня простите, милая девушка, что я вас за медсестру приняла. Ай-яй-яй! Это все склероз. Вас из редакции прислали?

- Вроде того, - уклончиво сказала Ева. - Я разыскиваю… вашу подругу из Благовещенска, Елизавету.

Ада Николаевна смутилась, с трудом вспоминая, о ком идет речь, постучала согнутым указательным пальцем по лбу. Ее суставы, изуродованные подагрой, выглядели ужасно.

- С памятью беда, - вздохнула она. - Елизавета из Благовещенска, говорите… дай бог, придет в голову, кто такая. Как ее фамилия-то?

- Точно не знаю. Наверное, Ермолаева.

Пауза затягивалась.

- Вы еще открытки посылали ее сводному брату, Филиппу Герцу… лет двадцать пять назад, - подсказала Ева.

- Филиппу? - удивилась старушка. - Не знаю такого.

- Посмотрите на это, - Ева достала из сумочки две открытки с видами на Кремль и протянула их Веселкиной. - Вы писали? Обратный адрес ваш указан.

В глазах старушки мелькнул проблеск понимания.

- Лиза! Да, я писала ее родственнику… очень давно. Ее уже не было в живых! Я отыскала Герца через… адресный стол, кажется. Но он мне ничего не ответил, тоже умер, должно быть. - Старушка разволновалась. - А зачем вам Елизавета? Впрочем, какая разница. К сожалению, я ничем не смогу вам помочь. Господи… я же совершенно забыла фамилию Лизы! Ермолаева… - Ее лицо приобрело растерянное выражение, щеки порозовели. - Какой кошмар эта старость! Уродство физическое и умственное.

Пока Ада Николаевна причитала, проклиная предательское увядание тела и ума, Ева придумала следующий вопрос:

- Как вы с Лизой познакомились?

Он поставил старушку в тупик, из которого она мучительно пыталась найти выход.

- Боже, и правда… откуда я знаю Лизу? - разводила худыми руками Веселкина. - Вернее сказать, знала.

- Она умерла?

- Да! Страшной смертью. Сгорела вместе с домом. Постойте… кто же мне сообщил об этом? Кажется, какой-то мужчина.

- Селезнев?

Ада Николаевна отрицательно затрясла головой, ее седые букольки смешно подпрыгивали. Внезапно она застыла, прижала руки к груди.

- Впрочем, понятия не имею. Может, и Селезнев… или нет? - Она сморщила и без того собранный в складки лоб. - У того была птичья фамилия… ей богу! То ли Воробей, то ли… Грач. Я все путаю, милая девушка! Откуда же я Лизу знаю? Убейте, не помню!

- Вы не торопитесь, Ада Николаевна, - взмолилась Ева. - Успокойтесь и вспоминайте. Вы сможете. Елизавета росла вместе с вами? Ваши родители дружили? Она приезжала к вам в Москву? Она останавливалась у вас?

Старушка закрыла глаза, беззвучно зашевелила губами. Потом зашептала:

- Детство? Нет, не было Лизы в моем детстве… мы встретились уже взрослыми. Ну, точно! Это же я в Благовещенск два раза ездила, - осенило ее. - В командировку от газеты. Почитай, лет тридцать прошло с тех пор.

Зацепившись за конкретный факт, память начала выдавать «на-гора» событие за событием. В основном сотрудники редакций, где трудилась Ада Николаевна, были люди семейные, обремененные детьми и домашними заботами. Посему на поездки в дальние края необъятной страны соглашались неохотно, и время от времени упрашивали одинокую коллегу выручить их в «безвыходных обстоятельствах». Веселкина, в силу покладистого характера, отказать не могла, и когда случалась необходимость, ездила то собирать материал для статей, то брать интервью у передовиков производства, - словом, кроме корректорской, выполняла и другую работу. По совместительству. В одной из таких поездок она встретилась с Лизой.

- В гостинице мест на всех приезжих не хватило, и один молодой журналист попросил, чтобы Лиза позволила мне переночевать у нее в доме, - рассказывала старушка. - Мы сразу потянулись друг к другу, разговорились… пока длилась командировка, успели близко сойтись, сродниться, словно сестры.

Чем больше подробностей всплывало, тем легче Ада Николаевна вспоминала прошлое, связанное с Лизой. Та тоже жила трудно: без постоянной работы, без мужа вырастила дочь. Веселкина описывала ее как образованную, прекрасно воспитанную женщину, которая свободно говорила на трех языках, умела играть на фортепиано, читала наизусть стихи Баратынского, Верхарна, Гете. Она была настоящей аристократкой, - породу никакое рубище, никакая нищета не скроет.

- В общем провожала она меня со слезами на глазах, да и я всплакнула. Потом, когда снова появился повод съездить в Благовещенск, я сама вызвалась.

- Вы не переписывались? - спросила Ева.

- Нет. Бумаге то не доверишь, чем мы с Лизонькой делились. Во второй мой приезд она рассказала о дочери… как же ее звали? Катя! - заулыбалась Ада Николаевна. - Катрин! Лиза души в ней не чаяла. А та увлеклась каким-то ужасным человеком, потеряла голову, забыла всякие приличия и… в конце концов сбежала с ним. Представляете, каково было Лизоньке все это переживать? К ней начали приходить из милиции, расспрашивать о нем!

- Его фамилия случайно не Шершин?

- Лиза не называла ни его имени, ни фамилии… она вообще говорила о нем шепотом, с оглядкой. Я посоветовала ей бросить все, уехать в Москву: я бы ее приютила, пусть бы жила, сколько надо. Она отказалась наотрез. Это мой крест, - говорит. - Мне его и нести! Не хочу я на твои плечи свою беду перекладывать. Забудь о нас, не пиши, не приезжай больше.

- Почему же так сурово?

- Тот мужчина… зять Елизаветы… был жестокий, страшный человек. Он опутал Катеньку, вероятно, запугал ее и насильно увез с собой.

- Куда?

- Не знаю. Она была чудной девушкой… чистой и романтической натурой. Возможно, она увлеклась, полюбила всем сердцем… а потом, когда увязла в золотых сетях, уже не смогла вырваться. Я, конечно, уехала, долго потом не спала ночами, все думала о Лизе и ее дочери, но ничем помочь не могла. Когда мы прощались, Елизавета вскользь обмолвилась, что в Москве проживает ее сводный брат, Филипп Герц, единственный родственник. Но его она тоже не хочет тревожить. Больше мы с ней не виделись до самой ее смерти.

- Но… откуда же вы узнали, что был пожар и Елизавета погибла?

Старушка опять надолго задумалась. По ее лицу блуждала странная, отрешенная улыбка.

- Кто-то мне сообщил из Благовещенска… боюсь соврать. За Катенькой ухаживал один местный журналист… с птичьей фамилией. Тетерев, Журавль? Нет… не помню, - она погрузилась в себя, замерла. - Кулик, кажется. Ну да, точно, Сережа Кулик! Мы с ним сотрудничали, он то ли в «Амурской правде»… то ли в «Амурской волне» корреспондентом работал. Он же меня к Елизавете на постой определил, а я забыла. Господи, до чего старость доводит!

- Значит, о смерти Елизаветы вы узнали от Кулика? - уточнила Ева.

- От него. Он позвонил мне в редакцию, по телефону… и рассказал про этот кошмар. Потом я начала искать Герца, хотела поставить его в известность о гибели сестры. Я решила поздравительную открытку послать, - если он ответит, тогда напишу ему, что Лиза умерла. Но он не откликнулся. Тогда я вторую открытку послала, - тоже молчок. Больше я его не тревожила, исполняя волю покойной Лизы. Если бы он интересовался ее судьбой, тогда другое дело, а так… зачем зря человека дергать? А может, грешу я на него.

- В каком смысле?

- Ну… вдруг он болен был тяжело или скончался? - горестно вздохнула Ада Николаевна.