Друг от друга - Керр Филип

— И все-таки хотелось бы послушать.

— Ладно. «Я присягаю тебе, — слова застревали у меня в горле, — Адольф Гитлер, как фюреру и канцлеру рейха в верности и храбрости. Я присягаю тебе и всем, кого ты назначишь командовать мной, в повиновении ценой самой своей смерти. И да поможет мне Бог».

— Вы так красиво ее произнесли, герр Гюнтер… Но сами вы никогда не приносили этой клятвы?

— Берлин всегда стоял особняком от всей Германии, — ответил я. — Люди там небрежнее относились к традициям. Но ведь я наверняка не первый эсэсовец, который говорит вам, что не приносил клятвы.

— А может, я просто проверяю вас. Хочу посмотреть, насколько вы честны. Честность — самое лучшее человеческое качество, как по-вашему? В конце концов, мы же в церкви. Здесь лгать не полагается. Подумайте о своей душе.

— В нынешние времена я предпочитаю не думать о ней вовсе. По крайней мере, без выпивки в руках. — И это был честный ответ.

— Те absolve,^[11] герр Гюнтер, — произнес отец Готовина. — Теперь вы чувствуете себя лучше?

— Да, точно что-то стряхнули с моих плеч. Типа перхоти.

— Это хорошо, — одобрил он. — Чувство юмора пригодится вам в новой жизни.

— Но я не хочу новой жизни.

— Даже через Христа? — Отец Готовина опять рассмеялся. А может, это он просто прочищал горло? — Расскажите мне про Минск, — попросил он. Тон у него переменился с шутливого на более деловитый. — Когда город сдался германской армии?

— В июне тысяча девятьсот сорок первого года.

— И что случилось тогда?

— Вы знаете или желаете узнать?

— Я желаю узнать, что знаете вы. Чтобы просверлить дырочку в вашей голове и взглянуть, персона вы грата или нон грата. Итак, Минск.

— Вам требуются нюансы и оттенки или писать картину широкими мазками?

— Давайте картину.

— Хорошо. Итак, в первые же часы оккупации сорок тысяч мужчин и юношей собрали для регистрации. Их держали в поле под дулами пулеметов и светом прожекторов. Были они всех национальностей: евреи, русские, цыгане, украинцы. Через несколько дней попросили назваться еврейских врачей, юристов и ученых. Так называемая интеллигенция. Их оказалось две тысячи. И я полагаю, именно эти две тысячи препроводили в соседний лес и расстреляли там.

— Вы, естественно, в этом никакого участия не принимали. — Отец Готовина произнес это так, точно разговаривал с младенцем-плаксой.

— Вообще-то я находился в городе. Расследовал другое зверство, на этот раз совершенное Иванами.

За исповедальней шла своим чередом служба, священник произнес: «Аминь». И я тоже бормотнул: «Аминь». Самое подходящее слово при рассказе о Минске.

— Скоро ли после вашего прибытия было организовано минское гетто? — осведомился отец Готовина.

— Меньше чем через месяц, двадцатого июля.

— Какую территорию оно занимало?

— Около трех десятков улиц, по-моему, и еврейское кладбище. Гетто оцепили рядами колючей проволоки и поставили несколько сторожевых вышек. Перевезли туда сто тысяч людей.

Из разных мест, многих издалека: из Берлина, Франкфурта.

— В минском гетто было что-то необычное, отличное от других?

— Не вполне уверен, что правильно понял вопрос, отец. Обычного там вообще ничего не было.

— Я хотел спросить, где евреи из того гетто встретили свою смерть? В каком лагере?

— А-а, понятно. Нет, не в лагере. По-моему, большинство обитателей гетто были убиты в Минске. Да, это, конечно, странность. Когда гетто в октябре тысяча девятьсот сорок третьего года ликвидировали, там оставалось всего около восьми тысяч человек. Из первоначальных ста тысяч. И я понятия не имею, что с этими восемью тысячами произошло дальше.

Все оказалось гораздо сложнее, чем я предполагал. Большую часть того, что я рассказывал ему про Минск, я узнал на службе в бюро, в частности расследуя заявление Вильгельма Кюбе. В июле 1943 года Кюбе, генерал-комиссар СС, командовавший в Белоруссии, подал официальную жалобу, заявляя, что Эдуард Штраух, командир местного СД, лично убил семьдесят евреев, которые были наняты на работу Кюбе, и присвоил их ценности. Расследованием дела поручили руководить мне. Штраух, который в этих убийствах был виновен наверняка — как и во многих других, выдвинул контробвинение против Кюбе: его босс позволил больше чем пяти тысячам евреев спастись от ликвидации. Выяснилось, что Штраух прав, но он не стал дожидаться, пока истина восторжествует.