Алмазный эндшпиль - Михалкова Елена

Сделав выпад, Генрих вернулся в исходную позицию и поклонился. Бой был окончен. Краузе, как обычно, вышел из него победителем.

На бюро заиграл телефон, и довольный немец, утирая лоб, выключил Вивальди.

– Слушаю, – по-немецки сказал он.

– Господин Краузе? – спросил с сильным акцентом нежный девичий голос. – С вами желал бы поговорить Николай Хрящевский. Вы имеете время?

– Имею, – подтвердил Генрих, которому стало смешно.

– Так я соединяю вас с Николаем? – вопросительно сказала его собеседница, очевидно, не уверенная в том, что правильно поняла.

– Соединяйте, – разрешил Краузе.

В трубке что-то щелкнуло, но вместо одного голоса на линии образовалось два: низкий мужской, выговаривавший слова почти не меняя интонации, и тот же нежный женский. Мужской начинал, женский принимался переводить с середины фразы.

Озадаченный этой стереофонией, Краузе первые несколько секунд не мог сосредоточиться и понять, что ему говорят, тем более, что немецкий у переводчицы был слабоват. Но мало-помалу он уяснил, что его собеседник – московский предприниматель и коллекционер.

– Николя Крясчевски, – с трудом выговорил Генрих. – Очень приятно.

Предприниматель перешел сразу к делу. У него есть то, что может представлять интерес для господина Краузе. Эта вещь называется «Голубой Француз». Господин Краузе понимает, о чем идет речь?

Немец осторожно подтвердил, что понимает. Но дело в том, что у него уже есть договоренность относительно «Голубого Француза».

Генриху показалось, что в голосе собеседника зазвучало легкое раздражение. Очевидно, господин Краузе не совсем понял его, предположил тот. Господин Верман больше не является владельцем «Француза». Верман продал его, и теперь владелец – он, Николай.

Генрих Краузе выразил сильное удивление таким поворотом событий. Отчего же господин Верман не соизволил сообщить ему о том, что намеченная сделка не состоится? Продавец пообещал подготовить документы, поскольку они достигли договоренности по всем принципиальным вопросам, и вот теперь выясняется, что их договоренность ничего не значит.

Или значит? Может быть, он плохо понял, и господин Крясчевски выступает как преемник господина Вермана по всем вопросам?

Собеседник заверил бедного немца, что не выступает. Причем был излишне категоричен, по мнению Генриха. А чтобы у господина Краузе не было больше никаких сомнений, предложил ему немедленно связаться с господином Верманом и получить от него подтверждение.

Именно это Генрих Краузе и сделал. Ювелир ответил сразу же, как будто ждал его звонка.

– Простите, Генрих, – устало сказал Моня. – Я должен был предупредить вас. Хрящевский предложил мне лучшую цену. Поэтому я заключил сделку с ним, а не с вами.

Краузе разволновался. Может быть, он тоже готов был бы предложить другую цену! Но его лишили этой возможности, поскольку он считал, что они обо всем договорились!

– Генрих, мне очень жаль, – повторил Верман. – «Француз» теперь у Хрящевского. Вам придется иметь дело с ним, а не со мной.

Краузе не удержался и наговорил ему резких слов – и о самом Моне, и о способах ведения бизнеса в России. Бросив трубку, он с досадой выругался, схватил трость и воинственно поскакал по комнате, разя противника. Удар, выпад, укол, еще удар! Генрих как раз добивал врага, когда телефон зазвонил снова.

Краузе догадывался, кому он понадобился – и не ошибся.

– Господин Краузе, вас можно соединить с господином Хрящевским?

– Можно, – по-русски буркнул Генрих.

Девушка-переводчик явно растерялась, и инициативу взял в свои руки ее патрон. Краузе ни секунды не сомневался, что тот слышал разговор с самого начала.

– Давайте обсудим все вопросы лично, – любезно предложил Николай. – Нам ведь есть о чем поговорить. Я заинтересован в продаже, вы – в покупке.

Краузе помолчал.

– Хорошо, – сказал он наконец с усилившимся акцентом. – Нам действительно есть что обсудить. Приезжайте в отель к пяти часам. Здесь отличный ресторан, мы сможем поужинать и поговорить.

– Договорились.

Повесив трубку, Генрих постоял, постукивая легонько тростью по столешнице. Ему не задали вопроса, в каком отеле он остановился. Что ж, новый хозяин «Голубого Француза» даже не скрывает, что хорошо осведомлен о Генрихе Краузе.

– А я буду хорошо осведомлен о Николя Крясчевски, – вслух сказал немец.

Он достал из своего рюкзака разговорник и с размаху бросил на кровать.

Генрих спустился в ресторан раньше назначенного времени. Огляделся, не торопясь, и выбрал столик в углу возле окна. Краузе сел спиной к окну, про себя улыбаясь детской уловке: Крясчевски вынужден будет сидеть лицом к свету, а в переговорах всегда полезно хорошенько видеть лицо противника.

Генрих догадывался, что предприниматель придет не один. И не ошибся. Ровно в пять в ресторан вошли двое: крупный, рыхлый мужчина начальственного облика, несущий впереди себя свой живот, и невысокий кряжистый тип довольно странного вида.

Первым делом Генрих обратил внимание на его прическу. Краузе часто бывал в Италии и наблюдал такие, обильно смазанные гелем, волосы на юных геях, женственных и грациозных. Но в этом типе не было ничего грациозного. «Как топором срубленный», – вспомнил Краузе русское выражение. Тип приближался вразвалочку, и нехорошая усмешка на его физиономии, очевидно, должна была означать приветственную улыбку. Глаза у типа не улыбались, сверлили Генриха двумя буравчиками.

Немец поднялся.

– Господин Крясчевски, – уверенно обратился он к набриолиненному типу. – Здравствуйте!

И угадал, конечно же. Представительного спутника предприниматель представил как своего помощника.

– Дымов, Валентин Дымов, – повторил Генрих, словно пробуя имя на вкус, и крепко пожал помощнику руку.

Тот, впрочем, ответил таким же крепким рукопожатием (хотя выглядел тюфяк тюфяком).

– Прошу вас! – Краузе указал на кресла.

Хрящевский поморщился, когда свет упал ему на лицо, но ничего не сказал.

Пока ждали официанта и делали заказ, шел ничего не значащий разговор. Николай сделал Генриху комплимент по поводу владения русским языком. Краузе очень естественно засмущался и поведал, что на русском он не общался уже пять лет. Оба собеседника вновь хором выразили восторг его успехами в таком сложном языке, а Генрих вкратце изложил историю своей семьи, не переставая присматриваться к своим гостям.

Все это напоминало сложный ритуальный танец, в котором танцоры то сходятся, то вновь расходятся, не касаясь друг друга.

Первое впечатление Генриха Краузе от Хрящевского было отвратительным. Но уже через несколько минут он вынужден был признать, что в этом русском предпринимателе есть своеобразное обаяние. Вскоре Генрих уже не замечал ни дурацкую прическу, ни изрытую щербинами кожу.

Хрящевский же с каждой минутой убеждался, что немец далеко не так прост, как хочет казаться. С виду – отощавший Санта-Клаус, только оленей не хватает, а мешок уже есть – вот он, болтается на кресле за его спиной. Но взгляд острый, как бритва. «Дождешься от тебя подарочков, как же, – поморщился про себя Хрящевский. – Волчара старый».

– Что ж, перейдем к делу? – предложил Николай.

Предварительные танцы кончились. Ходить кругами с немцем было бесполезно, это Хрящевский понимал интуитивно.

– Перейдем, – кивнул Генрих. – У вас – мой «Голубой Француз».

Дымов крякнул про себя. Вот даже как! Его «Голубой Француз»!

Хрящевский в ответ только улыбнулся, показав острые зубы.

– У меня – мой «Голубой Француз», – поправил он. – Верман продал его мне.

– Как вы его сломали? – с любопытством спросил Краузе, но тут же исправился: – Я хотел сказать, уломали.

Дымов не понял, была ли это ошибка или немец владел русским лучше, чем изображал.

– Вы, наверное, не имели прежде дел с Верманом, – спокойно сказал Хрящевский, ничем не показав, что заметил оговорку. – Он всегда ищет свою выгоду. Верман вышел на меня и предложил мне «Француза». Почему я должен был отказаться? Это бизнес. Никого не пришлось уламывать.

– Да, я давно не был в России, – непонятно к чему протянул Краузе.

Он махнул рукой, подзывая официанта, и попросил сигару.

– Вы не возражаете?

Хрящевский и Дымов не возражали.

Генрих раскурил толстую сигару, похожую на красно-коричневую торпеду, и с наслаждением втянул горьковатый дым.

– Отличные кубинские сигары, – поделился он. – Но вы не курите, Николай?

– Завязал.

Немец непонимающе вскинул брови, и Хрящевский «перевел»:

– Бросил.

– А, понимаю. Мой врач тоже советовал мне отказаться от всех радостей. Алкоголь, сигары…

– Кто не курит и не пьет – ровно дышит, сильно бьет, – пробормотал Дымов.

Генрих негромко заухал, как довольная сова. Валентин Петрович не сразу понял, что старикан смеется.

– Фрейд сказал: как только ты берешь в руки сигару, становишься философом. Вы философ, Николя?