Призрак в кривом зеркале - Михалкова Елена

– Вам никто не поверит!

– Мне не нужно, чтобы в это кто-то верил, – раздельно произнес Илюшин. – Мне достаточно того, что я сам в конце концов поверил в реальность того, что увидел в комнате Любашиной. Потому что это привело меня к размышлению о том, что вы задумали что-то очень нехорошее по отношению к одному из тех, кого Татьяна любила при жизни. Она любила хирурга Антона Соколова, но он уже скончался. Она любила девочку Элю, но выросшей девочке ничто не угрожает. А еще она любила своего ребенка. А вы так долго подбирали под себя этот дом, так долго вили в нем свое родовое гнездо, что не отдадите и квадратного метра его. Вам проще убить, чем проиграть.

– Вашим измышлениям – грош цена!

Макар вздохнул, прислушался к шуму машины, подъехавшей к дому.

– Да, – согласился он. – Хотя каждый из вас знает, что я прав. Но это уже не имеет значения. Вы не смогли убить Ксеню Пестову, а теперь не сможете причинить вреда и Соне Любашиной.

В дверь позвонили, затем громко постучали.

– Думаю, к вам больше не будут являться призраки. – Макар отошел к окну, закрыв единственный путь из комнаты, кроме выхода в коридор. – Эдуард, я бы открыл на вашем месте.

– Говоришь, он пытался сбежать? – повторила Ксеня, покачав головой. – Надеюсь, ты его не ловил?

Они сидели на веранде с обратной стороны дома, и Макар смотрел на склон зеленого цветущего холма, а Ксеня смотрела на него. Он чувствовал ее взгляд, но не поворачивал голову, чтобы не встречаться с ней глазами. Звенящий майский вечер оседал вокруг солнечной пылью, пахло корой и травой – упоительным летним запахом, а над садом носилась одинокая ласточка, то и дело ныряя в листву.

– Нет. Там было кому его ловить.

Коты лежали вокруг них на дощатом полу, а на табуретке расположилась кошка Вилка, охотившаяся за своим хвостом.

– А Яков Матвеевич? Ты говорил с ним после того, как все закончилось?

– Да. Я спросил, собирается ли он предавать огласке то давнее дело и хочет ли, чтобы Шестакову судили за убийство. К моему удивлению, он отказался. Сказал, что жизнь ее уже наказала «хуже некуда», по его выражению. Не говоря о том, что ее младшему сыну придется провести в заключении долгое время, а она любит его больше остальных детей.

– Старик знал, зачем ты жил в доме Шестаковой?

– Я сказал ему о том, что меня наняли для расследования старого дела. Но когда я упомянул про заказчика, Яков Матвеевич решил, что я имею в виду Сонечку, дочь Татьяны, потому что больше никто не мог быть заинтересован в том, чтобы то дело всплыло. С одной стороны, он чувствовал страшную вину перед ней и ее покойной матерью, с другой – панически боялся, что люди узнают правду. Поэтому все, что Афанасьев мог мне сказать, – это «только факты»: Любашина умерла. Она и в самом деле умерла, но не покончила жизнь самоубийством, а была убита. Мне следовало читать между строк, а я этого не сделал.

Илюшин ни словом не обмолвился о виденном в комнате Татьяны Любашиной, хотя не сомневался, что Ксения поверит ему. Он представил, как говорит Бабкину «я докопался до правды, потому что видел призрак умершей женщины», и понял, что никогда никому не скажет этих слов.

– Кстати, мой друг сообщил мне любопытную вещь, – добавил Макар. – По иронии судьбы Татьяна Любашина, переехав в угловую комнату, вернулась жить в дом, который когда-то принадлежал ее предкам. Никакого родового гнезда Шестаковых не было – Эльвира Леоновна создала легенду и старательно ее поддерживала. Если у кого-то и были моральные права на дом, так только у Любашиной.

– Может, Шестакова и сама поверила в свою выдумку.

– Может быть. Ее слова о родовом гнезде звучали убедительно. Да и внешность у Эльвиры Леоновны соответствующая – вполне аристократическая. Обмануться было несложно.

Илюшин вспомнил заложенное основание белой крепости, которая должна была уравнять Тихогорск с другими старинными городами, показать, что и этому городу есть чем похвастаться. Площадь отсюда не просматривалась, но он представил, как год за годом разрушается недостроенная стена, оползает, истаптывается ботинками детей, бегающих по кирпичам, и действительно становится легендой города – пусть и не в том смысле, который хотели вложить в нее создатели.

– Когда ты уезжаешь? – Ксеня легко поднялась, подошла к краю веранды, облокотилась на перила.

– Сегодня.

– Уже?!

Она круто обернулась, волосы взлетели вверх. Карие глаза уставились на Илюшина непонимающе.

– Почему так скоро?

Илюшин помолчал, подбирая слова. Самым честным было бы сказать ей, что он не видит смысла больше здесь оставаться – дело, для которого он приехал, было закончено, а ей больше ничто не угрожало, – но он понимал, что, выраженная вслух, эта мысль приобретет слишком грубую форму. Пошло врать о делах в Москве Макар не собирался.

– Почему бы тебе не остаться еще на неделю, как и планировалось? – спросила она, не дождавшись ответа. Солнце, опускавшееся за холм, превращало ее русые волосы в светящиеся паутинки. Ксеня подошла к Макару, присела на корточки, огорченно взглянула на него снизу вверх огромными глазищами, и он с трудом удержался, чтобы не поцеловать ее – такую солнечную, легкую, тянущуюся к нему. «Не нужно никого обманывать и давать лишних надежд», – зло сказал себе Илюшин.

– Послушай, – сказал он, стараясь обойтись с ней бережно, насколько это было возможно в данной ситуации, – для нас обоих будет лучше, если я уеду, и мы с тобой это понимаем.

– Мне не будет лучше. Я тебя люблю и не хочу, чтобы ты сейчас уезжал.

– Что?

Не ожидавший подобных признаний, Макар опешил.

– Я тебя люблю, – повторила она, улыбнувшись, и пожала плечами. – Что здесь такого?

Ощущая себя водевильным мерзавцем, соблазнившим провинциальную девушку, Илюшин выругал себя за то, что вообще с ней связался и теперь ему предстоит сцена объяснения на балконе – в его случае на веранде.

– Ксеня, – начал он, чувствуя, как сводит скулы от нестерпимой банальности, которую он собирался изречь, – ты замечательная…

Ксеня вскочила, расхохоталась, и он вынужден был замолчать.

– У-у-у! Чем же вас приложило-то так, Макар Андреевич? – сочувственно спросила она. – Неудачная семейная жизнь и травмирующий развод? Но по вам не скажешь, что развод способен выбить вас из седла на долгое время. Бросившая вас ради другого принца прекрасная девушка тоже отпадает – на дурака вы не похожи, скорее на слишком умного. Чем же вас так перекорежило, а?

– Ксения Ильинична, поймите… – начал Макар, пытаясь попасть в тон ее насмешливо-сочувственной интонации и с изумлением убеждаясь, что у него ничего не получается.

Но Ксения Ильинична его перебила:

– А я все понимаю. Я даже заранее могу сказать, что вы хотите мне сообщить.

Она взъерошила волосы, точно скопировав илюшинский жест, и произнесла сдержанным голосом, пародируя его манеру:

– «Дорогая Ксеня, ты замечательная, просто удивительная! Но, увы, нам не суждено быть вместе! Прости и пойми».

– Что-то в этом роде, да… – пробормотал Илюшин, чувствуя себя дураком.

– Скажите, Макар Андреевич, – она наклонила голову, с любопытством его разглядывая, – вы так и будете сидеть в панцире? Так и будете бежать от любых отношений, которые, не дай бог, заденут ваше невероятно чувствительное сердце? А? Так и собираетесь притворяться перед самим собой, что никого не любите?

Теперь она не ерничала.

– Мне так легче, – сказал наконец Макар и поглядел ей прямо в глаза. – Так можно жить.

Она подумала, понимающе кивнула.

– Принимается.

Отошла к перилам, постояла в задумчивости, наблюдая за ласточкой, затем обернулась к молчавшему Макару.

– Принимается, – повторила она. – С одним дополнением. Я не собираюсь никого переубеждать, но у меня на вас есть свои планы. И если вы решили, Макар Андреевич, что сможете заставить меня вас прогнать, то тут вы ошиблись. Прогонять вас в ближайшее время я никуда не собираюсь.

– Ближайшее – это сколько? – полюбопытствовал Илюшин.

Ксеня вытянула губы трубочкой, принялась загибать пальцы.

– Ближайшее время – это десять лет. Ну, плюс-минус два года.

Он рассмеялся, встал и подошел к ней, радуясь, что она так мило свела все к шутке.

– Извини, – в голосе его звучало искреннее сожаление. – Больше чем на пять не могу согласиться.

Когда он оставил за спиной ее дом, длинные тени от травы падали на дорогу. С остановки возвращались люди, и в садах района со смешным названием Лежебяки лаяли псы, встречая хозяев. Илюшин достал телефон, набрал номер Бабкина.

– Серега, я возвращаюсь завтра утром, – сообщил он. – Все истории – при встрече.

– Билет уже купил?

– Еще нет. Сейчас поеду на вокзал.

Однако сел Макар на автобус, идущий не в центр, а на окраину – в сторону того района, где стоял дом Шестаковых.

Ему хотелось кое с кем попрощаться.