Манускрипт дьявола - Михалкова Елена

Но внезапно меня охватила тревога. Я и сам не понял, отчего настроение изменилось, но мне захотелось бежать прочь из этого трактира, подальше от смуглого хозяина, и от косоглазого мальчишки, испуганно косящегося на меня, и от прочих людей, что сидели в подвале.

Я помедлил, желая понять, что стало причиной моего беспокойства. На первый взгляд, никакой опасности вокруг не было. Внимательно рассмотрев каждого посетителя и не найдя в них никакой угрозы, я выдохнул и поднес к губам кружку пенящегося напитка. Тотчас же хлопнула дверь, и четыре человека, громыхая сапогами, спустились вниз по лестнице.

Королевский патруль! В другое время я подумал бы, что капитан захотел отведать местного пива, но сейчас отчего-то мне было ясно, что это не так. В желудке болезненно сжалось, и я отвернулся в сторону, будто не замечая вошедших.

Сапоги прогремели по полу и остановились возле моего стола. Волей-неволей пришлось повернуть голову. Капитан, коренастый рыжий человек со светло-голубыми глазами, мутноватыми, как у пьяницы, смотрел на меня с плохо скрытым презрением.

– Эдвард Келли?

И не успел я ответить, как он прибавил:

– Вы арестованы по приказу его императорского величества!

Когда дверь темницы закрылась за мной, я рухнул на деревянную скамью, мучаясь в догадках: что стало причиной ареста? Где обещанная благосклонность Рудольфа? В чем я провинился, если меня как преступника ведут под конвоем на глазах всего города и бросают в тюрьму к душегубам и ворам? Смешанные чувства обуревали меня – и негодование, и страх, и надежда на то, что вскоре все станет ясно.

Так оно и случилось. Не успел я мысленно перебрать перечень своих прегрешений и придумать оправдание на каждое из них, как дверь снова отворилась, и грубый окрик известил меня о том, что я должен выйти наружу.

Мрачными темными коридорами шел я, сопровождаемый двумя охранниками, и вслед мне доносились крики из застенков. Мы поднимались по ступеням, края которых стерлись от сотен топтавших их подошв, проходили мимо дверей, из-за которых раздавались нечеловеческие крики, миновали один пост за другим. Темница охранялась на славу – не зря говорили, что сбежать отсюда невозможно. Когда она осталась за моей спиной, я вздохнул свободнее: даст Бог, мне не придется больше оказаться там. Нет сомнения, что произошла ошибка, и сейчас все разъяснится.

Когда я предстал перед императором, то всем своим видом изобразил готовность посмеяться над тем, какая нелепая ошибка произошла со мною.

– Ваше величество… – начал я, сделав шаг вперед, но взгляд короля заставил меня замолчать, а скрещенные пики стражи – остановиться.

– Мне приятно видеть тебя, – без всякого вступления сказал король. Я промолчал – даже поклон был бы сейчас крайне неуместен. – Давно хотел посмотреть в глаза человеку, попытавшемуся обмануть меня.

– Ваше вели…

Чувствительный удар сзади подсказал мне, что лучше сохранять молчание.

– Дни и ночи, – очень спокойным голосом продолжил Рудольф, – двенадцать ученых пробовали прочесть рукопись, принесенную тобой, но ничего не добились. Ни рисунки, ни текст не поддаются расшифровке. В чем же причина? Я полагаю, что ты, подобно многим до тебя, решил нажиться на моем стремлении обрести философский камень. С этой целью ты изготовил поддельную рукопись и придумал историю, которая должна была заинтриговать меня. Я признаю, что ты добился своей цели. Много месяцев я пытался извлечь рецепт из манускрипта, но теперь твердо знаю: это невозможно. Ты совсем потерял осторожность, раз осмелился вернуться в Прагу. Правда, не стану скрывать, что я втайне от тебя поспособствовал этому… Мне было бы неприятно думать, что ты ушел от возмездия.

– Но, ваше императорское величество! – взмолился я. – Разве само возвращение не служит доказательством моей невиновности?! Как мог бы я предстать перед вами, если бы и впрямь был мошенником? Забота о себе заставила бы меня бежать как можно дальше, я же не сделал этого!

– Что в равной степени может говорить как о твоей невиновности, так и о твоей наглости, – отрезал король. – Или же об алчности – выбери, что тебе больше по нраву. Ты опрометчиво решил, что сможешь еще раз воспользоваться моей казной.

– Ваше величество, это не так! – воскликнул я в ужасе. – Клянусь вам, мой манускрипт – не подделка!

Император наклонился ко мне, и в серых глазах его был лед.

– Тогда отчего же мы не можем расшифровать его? Расскажи мне, куда отправился человек, продавший его тебе и владеющий тайной трансформации! Направив людей по его следу, мы разыщем его и расспросим обо всем. Возможно, ты виновен меньше, чем мне кажется… Твое спасение – в твоих руках.

Он замолчал, ожидая моего ответа.

Только теперь передо мной открылась глубина пропасти, на краю которой я стоял. Я не мог открыть Рудольфу обстоятельств, при которых дьявольский манускрипт оказался у меня, ибо признание обрекло бы меня на смерть: убийцы по нынешним законам караются сурово. Но я не мог и смолчать, поскольку знал, что поиски Якоба ничего не дадут. Я мог выиграть лишь время, но зачем лишнее время тому, кто проводит его в тюрьме?

Император смотрел на меня и ждал. Обманывать его снова смертельно опасно – не найдя и следов Якоба, он разъярится настолько, что прикажет повесить меня без всякого разбирательства! И я решился.

– Мне горько говорить об этом, ваше величество, но мой рассказ и в самом деле был не совсем правдив. Все, что касается манускрипта, – истинная правда. Но судьба человека, продавшего его мне…

Я без утайки поведал обо всем, что случилось в доме Якоба, лишь немного изменив события. В моем изложении история выглядела так: сумасшедший старик решил оставить себе и книгу, и деньги, что я принес, а потому напал на меня, желая убить. Защищаясь, я нанес ему смертельную рану и, устрашившись наказания, закопал труп в лесу.

Король слушал, не перебивая. Когда я закончил, то взглянул на него, но лицо Рудольфа было непроницаемо.

– Кто может подтвердить твой рассказ? – спросил он.

– Молли Сайрус, моя бывшая прислуга, – не задумываясь, ответил я. – Она присутствовала при всем, что происходило в ту ночь.

Конечно, не слишком хорошо с моей стороны было впутывать в это дело малышку Молли. Но выбор прост: либо я, либо она. Надеюсь, за пособничество в убийстве ей не грозит виселица.

Недовольный тем, что я призываю в свидетели столь ничтожную особу, король нахмурился, и я торопливо добавил:

– Еще сэр Джон Ди, известный вам, ваше величество. Я разговаривал с ним незадолго до того, как отправиться к Якобу, и рассказывал о сложностях, с которыми мне пришлось столкнуться. Мой наставник дал мне несколько советов, которыми я собирался воспользоваться… Но, увы, не смог.

Рудольф в раздумье смотрел на меня, и его взгляд не сулил мне ничего хорошего.

– Помнишь ли ты место, где зарыл тело? – спросил он наконец.

– Я не забыл бы его, даже если бы захотел, ваше величество.

– Правдивость твоего рассказа проверят. Если ты не солгал… Но об этом рано говорить.

Он подал знак, и стража, окружив, увела меня.

Началось следствие. Меня расспрашивали о том, что произошло в ту ночь, когда умер Якоб, и записывали каждое мое слово. Я повторял то, что сказал Рудольфу, ибо понимал – лишь в этом путь к спасению.

О, кто бы знал, какие проклятия я призывал на голову моего знакомца, который по приказу короля – теперь это было вполне ясно – написал мне ответное письмо, в котором упоминал о благосклонности Рудольфа. Хитрый шаг! Я поверил, и сам зашел в ловушку, приготовленную королем.

Но все еще можно изменить! Я смогу убедить монарха в том, что мною руководило лишь желание передать ему тайну, которой владел хозяин манускрипта. И тогда он простит меня.

Меня привели не в ту камеру, где я был, а в комнату для допросов. Я понял это, увидев в углу писца, перед которым возвышались исписанные кипы листов. Крики, доносившиеся до моих ушей через стены, мешали собраться с мыслями. К тому же здесь стоял тяжелый, гнилостный дух, от которого даже мне, привыкшему к разнообразным запахам, хотелось заткнуть нос.

Допрашивал меня высокий узкоскулый офицер, чем-то неуловимо похожий на капитана, что арестовывал меня. Присмотревшись, я понял, что роднило их презрение, которое они не давали труда как следует скрывать. Я еще не был осужден, но в глазах этого человека уже стал преступником.

Писец записал с моих слов все, что я рассказывал о Молли и Джоне, и офицер, взяв у него лист, ушел. Меня же отвели в ту самую камеру, в которую я надеялся больше не возвращаться. Первый раз я провел в ней не слишком много времени и не успел заметить, какая сырость там царит. По стенам сочились капли влаги, земляной пол под ногами неуловимо пружинил, как бывает на берегу болота или заросшего пруда. Прутья дверной решетки, что преграждала мне выход, изъела ржавчина, но они все равно оставались прочны.