Манускрипт дьявола - Михалкова Елена

Как бы то ни было, одним доказательством у меня стало меньше. Однако оставалось самое главное – дом под названием «Хромое Копыто»… Теплилась надежда, что нам удастся разыскать в нем золото. Тогда уж я точно смогу убедить Рудольфа в чистоте своих помыслов!

Солнце стояло еще высоко, когда наша кибитка подъехала к жилищу Якоба. Я первым выпрыгнул из нее и быстрым шагом направился к двери, словно и не бьш арестантом. Офицер, бросив поводья своему подчиненному, поспешил за мной следом. Мне не терпелось войти внутрь! Дом, который когда-то пугал, теперь манил, звал к себе, обещая скорое завершение моих несчастий.

Перед крыльцом я замедлил свой бег, сообразив, что ключа у меня нет. Но обогнавший меня офицер, приглядевшись, толкнул дверь – и, к моему удивлению, она отворилась.

Мы вошли. За нами, сопя и топоча, проследовали солдаты и застыли возле входа запыленными стражами. Забыв о них, я пошел по коридору, направляясь к лестнице в подземелье.

Однако дошел я лишь до половины пути, поскольку движение мое все замедлялось, замедлялось и в конце концов прекратилось вовсе. Недоверчиво оглядывался я вокруг, лишь теперь заметив то, что не бросилось в глаза сразу, как только мы вошли.

Все окна были зашиты досками, но в щели падал солнечный свет. В его лучах виднелись нагромождения старой мебели, ворохи полусгнившего тряпья, невесть как оказавшиеся здесь груды камней и высохшей земли. Ничего этого не было прежде, когда я навещал Якоба – по крайней мере, в таком количестве.

Я зашел в комнату, где старик любил сидеть в кресле возле окна. Вместо кресла стоял стул со сломанной спинкой, из которой угрожающе торчали гвозди, а от столика, на котором обычно лежал манускрипт, осталась одна столешница, небрежно прислоненная к стене.

Но более всего поразило меня окно.

Оно было заколочено. Меж досок жирный паук сплел свою паутину.

Подобно сомнамбуле, приблизился я к отвратительному насекомому и провел пальцем по одной из досок. На пальце остался бурый след от пыли.

Развернувшись, я бросился к лестнице, что вела вниз, в подвал. Офицер по-прежнему молча следовал за мной, как тень. Распахнув дверь, я скатился по ступеням, влетел в лабораторию Якоба и едва не запнулся о балку, что лежала на полу. Я поднял голову и окаменел.

Крыша над моей головой была проломлена в нескольких местах, под ногами валялись обломки черепицы. Зеленые листья виднелись в просветах, а побеги хмеля заползали внутрь, обвивая сломанные балки, подобно змеям. Ни столов, ни печи, ни даже осколков разбитых реторт…

Дом был пуст. Дом был безлюден. Дом был заброшен, как только могло быть заброшено жилище, куда годами не ступала нога человека.

Никогда за всю свою жизнь не испытывал я такого потрясения. Медленно-медленно пошел я вдоль стены, ведя по ней рукой, а дойдя до того места, где когда-то была печь, обернулся.

– Как же так… – выговорил я. – Клянусь, здесь жил алхимик…

Но в глазах офицера, прежде сочувствовавшего мне, я увидел недоверие.

– Иди наверх, – приказал он.

Я стоял на месте, будто не слыша, что мне говорят. Странное оцепенение приключилось со мной: я понимал, что было произнесено, но ноги отказывались двигаться. В голове метались мысли вперемешку с воспоминаниями; я был близок к тому, чтобы сойти с ума – второй раз в жизни, и снова – на том же самом месте! Что за проклятие довлело надо мной?!

– Ты, старый колдун! – выговорил я, обводя взглядом подземелье. – Тебе меня не одолеть! Хочешь бросить мне вызов?! Что ты сделал со своим жилищем?!

– Наверх! – с угрозой повторил офицер, и на этот раз я подчинился.

Солдаты вышли первыми, я – за ними. Спустившись с крыльца на тропу, я остановился и огляделся вокруг, рассматривая все будто в первый раз. О, что за зрелище предстало моим глазам!

Одичавший сад извивался зелеными побегами, хмель оплетал стены, рухнувшая яблоня проломила крышу – это ее ветви я видел в подвале сквозь дыру в кровле. Любому с первого взгляда стало бы ясно, что никто не живет здесь уже много лет, и только прочность стен хранит дом от полного разрушения. Тропа заросла травой, и будь я внимательнее, заметил бы это сразу.

Один из солдат подтолкнул меня в спину по направлению к кибитке, стоявшей на дороге. Я машинально сделал несколько шагов, но тут новая мысль озарила меня.

– Соседи! Вам нужно поговорить с ними. Они не могут не знать о Якобе!

Офицер отрицательно покачал головой, но я настаивал. Конечно же, они должны были видеть и старика, и меня, ежедневно приходящего к отшельнику! Я припомнил, что пару-тройку раз замечал за оградой соседнего дома бабу, то развешивавшую белье, то хлопочущую в саду. Тогда мне казалось, что она смотрит на меня с любопытством, и я злился – ее внимание было мне некстати. Но как же я радовался сейчас!

Я применил все свое красноречие, уговаривая офицера, и наконец он согласился. Обогнув ограду, мы зашли во двор, и на стук из дома вышла та самая женщина. Выражение лица туповатое, щеки толстые, лоб по самые глаза закрыт платком, а не чепцом – с такими нужно сразу брать быка за рога.

– Помнишь ты меня? – спросил я строго.

Она испуганно взглянула на моего спутника и отрицательно покачала головой. Я чуть не выругался, но в последний миг сдержался. Бестолковая простолюдинка от страха могла и вовсе замолчать.

– Я приходил к твоему соседу, Якобу, – терпеливо сказал я. – Было это по весне. Ну же, вспоминай! И скажи этому господину, что ты меня видела.

Она снова замотала головой, уставившись себе под ноги.

– А ну посмотри на меня, корова! – рявкнул я, и баба подскочила на месте от моего окрика. – Я тебя видел, и ты меня видела. Никто не будет тебя ни за что наказывать, ясно? Только расскажи про Якоба и подтверди, что я частенько бывал у него.

– Что ж это такое вы говорите, – удивленно протянула она, вытаращив на меня глаза. – Какого такого Якоба?

– О, дьявол! Твоего соседа! Или ты забыла, как его зовут? Нелюдимого старика, что жил в «Хромом Копыте». – Я показал рукой в сторону дома алхимика.

Баба вытаращила глаза еще больше.

– Воля ваша, добрый господин, – пробормотала она. – Только никаких стариков в «Хромом Копыте» отродясь не было. Вот уже пару лет, как прежний его хозяин, Петр, умер, а жил-то он бобылем. Вот с тех самых пор дом стоит пустой. Да кому там жить-то? Только собаки бродячие туда заходят, а внутри воришки да нищие растащили все, там ничего и нету… И про Якоба вы напутали что-то. На нашей улице ни одного Якоба отродясь не рождалось.

Она покосилась на офицера, настороженно оглядела меня и добавила:

– И вас, господин, я вижу первый раз. Говорите что хотите, да только глаза у меня хорошие, и на память пока не жалуюсь. Если б я вас хоть один разочек углядела, так запомнила бы, уж поверьте! Да что запоминать, если возле Петрова дома никого не бывает. Разве что гуси Аннины забредут, так она их оттуда хворостиной! А кроме Анны, никто и не приходит туда…

Офицер махнул на нее, и баба притихла. Я тоже стоял молча, пытаясь понять, откуда этот странный звон в голове… «Вот уже пару лет, как прежний его хозяин, Петр, умер… На нашей улице ни одного Якоба отродясь не рождалось…»

– Сколько… лет… Сколько лет было Петру? – выдавил я.

– Петру? Да кто же его знает, Петра… Так-то вроде нестарый, может, четвертый десяток пошел. Он, понятное дело, и дольше бы жил, только под лошадь попал, и что-то у него в грудине повредилось. Копытом лошадиным, вот как. Он, бедный, так уж хрипел после этого, так хрипел! Четыре дня пролежал, а на пятый взял да помер. Ну, муж мой на это сказал: «Пожалел Господь, прибрал, чтоб не мучился». А и то правда. А то некоторые, бывало-ча, как свалятся, так и лежат месяц за месяцем. Хорошо, если дети есть, чтоб ухаживали, а если детей нету? Вот как у Петра. Ему ведь Бог не дал детишек! Да и откуда они возьмутся, раз не женился? Сколько раз, помню, предлагала я Петру хорошую девушку, работящую, а он все отказывался. Другой бы, может…

– Замолчи! – Я заткнул ладонями уши, чтобы не слышать про ненавистного Петра.

Баба отодвинулась, с тревогой глядя на меня.

– Друг-то ваш здоров ли? – обратилась она к офицеру. – Смотрит, как будто вот-вот бросится!

Тот тронул меня за плечо:

– Пойдем.

Не помню, как дошел до кибитки и сел в нее. В себя я пришел лишь тогда, когда дверь камеры захлопнулась за мной. У меня было ощущение, будто что-то изменилось за время моего отсутствия, но понял я это не сразу. Мне потребовалось сперва оглядеть помещение, в котором я находился, а затем, не обнаружив в нем ничего нового, себя самого.

И тогда я увидел. Меня переодели в одежду заключенного – длинную серую рубаху из дерюги, очень похожую на ту, что была у Якоба.

Борис Осипович вел машину так осторожно, как будто вез новорожденного ребенка. Максим лежал на заднем сиденье, прикрыв глаза, и только морщился на ухабах.

«Уму непостижимо, – подумал Борис Осипович, плавно входя в очередной поворот. – Как я мог на это согласиться? Как мы все могли на это согласиться?!»