Страна кривого зазеркалья - Данилова Анна

– Вы проходите…

Лариса пригласила их в чисто отмытую кухню, сняла перчатки, привела себя в порядок и поставила на плиту чайник.

– Сейчас заварю чаю… Не скрою, неприятно ходить по улицам и пугать людей, мысленно похоронивших меня, но что тут поделаешь? Вот и сегодня Алису чуть до инфаркта не довела…

– Ты была в пансионате, – застонал Горный. – Так я и знал… И чего потащилась туда? Хотела, чтобы тебя узнали и добили? Разве ты не понимала, что рискуешь жизнью?

– Зинченко застрелился, – ответила ему на это Лариса таким тоном, словно сама пристрелила его, тем самым поставив точку в этом деле. – Так что теперь я могу спать спокойно. А перед этим он признался во всем – и письменно и устно… Дело в том, что четыре года назад он убил двух людей – свою любовницу и ее мужа, которые якобы собирались ограбить и убить его в лесу, на станции Солнечная… Это под Москвой. Он четыре года жил в страхе, молчал, разумеется, и хотя его никто не искал, но он-то знал, кто настоящий убийца, и ждал наказания. Страдал, переживал, не зная, кому излить душу… Время от времени его посещали видения, к нему приходили его жертвы, разговаривали с ним… Он оглушал себя алкоголем, но редко, поэтому никто и не подозревал, в какой душевной темноте он жил все эти годы, как мучился.

– Нашел, кому излить свою черную душу, сукин сын… – с чувством сказал Горный, обнимая Ларису.

– Да, он пришел ко мне той ночью совершенно пьяный. – Лариса разлила чай и поставила на стол сахарницу и стеклянную вазочку-пчелку с медом. – Пейте чай, пока горячий, а я вам буду рассказывать… Я знала Зинченко, он и раньше приезжал в пансионат. Тихий и скромный господин. Мне о нем еще Катя рассказывала, ему очень нравилось, когда она делала ему маникюр, массаж… Сам он москвич, семейный человек, заместитель управляющего банком. Такие вот тихие и мирные клиенты – счастье для Алисы… Конечно, я удивилась, что он заявился ко мне так поздно, да к тому же еще и пьяный. Ведь, по словам Алисы, за ним такое не водилось. А тут напился, и его словно прорвало… Он все говорил и говорил и не мог уже остановиться… Его любовницу звали Валентиной… – И Лариса вкратце рассказала Игорю и Мише о событиях той ночи. – И вот, когда он уходил от меня, выпотрошенный, измученный и, как мне показалось, протрезвевший от сознания того, что он сделал (ведь он признался мне в двойном убийстве!), мы вдруг посмотрели друг другу в глаза, и я сразу поняла, что он уже тысячу раз успел пожалеть о том, что пришел ко мне, и что он, человек, который больше всего на свете боится быть разоблаченным, теперь не оставит меня в живых. Поэтому-то я и сбежала в то утро… Но согласитесь, что всего этого могло и не случиться, не будь его болезнь так запущена… И кто бы мне поверил, что мне угрожает реальная опасность? Алиса? Нет, это исключено. Поэтому я даже и не пыталась ей ничего рассказать. Ты, Миша? Ты бы посмеялся, в лучшем случае, а в худшем, вернулся бы со мной в пансионат, попытался бы встретиться с Зинченко, наорал бы на него, стал угрожать или вообще… вызвал милицию… Алиса бы мне этого никогда не простила. Она всегда пеклась о своей репутации и спокойствии гостей и не позволила бы устроить скандал, это все знают… Да и не могла я так поступить с ней, ведь она для меня так много сделала, я ей так обязана… Тем более что Зинченко все равно бы все отрицал. И действительно был бы скандал. У Алисы точно были бы неприятности, ведь в пансионат вложены деньги очень влиятельных чиновников… Пойми, я интуитивно чувствовала, что меня могут убить, но у меня не было никаких серьезных доказательств. Просто я немного разбираюсь в людях… А вот Катя… Зинченко, судя по всему, выйдя из моей комнаты, наткнулся на нее, на Катю, которая, скорее всего, подслушивала под дверью. Она постоянно провоцировала меня, хотела, чтобы и у меня появился любовник, чтобы мы были, так сказать, на равных, ей стало бы куда комфортнее общаться со мной, зная, что и я такая же, как и она… К тому же она мне никогда до конца не верила, что у меня никого нет, считала, что я просто скрываю свои любовные связи. В ту ночь она была в своей комнате одна, видимо, готовилась ко сну, и вдруг услышала стук в свою дверь… Это Зинченко ошибся дверью. Я сама слышала, как она сказала ему, что моя дверь – следующая… Ей стало не до сна. Разбираемая любопытством, она, вероятно, сначала попыталась подслушать, что происходит в моей комнате, через стенку, приложив к ней ухо, но слов было не различить. Тогда она и выскользнула из своей комнаты, чтобы послушать под дверью. Но, когда вместо слов и звуков любви или ожидаемого скрипа кровати услышала нечто такое, от чего повеяло опасностью, ей было уже не до развлечений.