Никогда не разговаривай с чужими - Ренделл Рут

— Хочешь включить свет? — спросил Марк.

Небо все еще окрашивалось закатом, город походил на сверкающую мириадами огней галактику, и Джон не заметил, что в комнате сгустилась темнота. Он вгляделся в полумрак затем перевел взгляд на Марка. То, что он увидел, поразило его. Напряженное лицо, в глазах застыл ужас.

— Пожалуй, да. Скоро совсем стемнеет.

Марк залпом выпил вино и тут же наполнил стакан снова. Его руки тряслись, вино расплескивалось.

— А я не хочу, — сказал он, и голос прозвучал враждебно. — Я хочу темноты. И ты будешь сидеть в темноте, хочешь ты этого или нет.

Джон пожал плечами.

— Ладно.

Вино было крепким. Он почувствовал холодок в груди, и тошнота подкатила к горлу.

— Ты только взгляни на это небо, — сказал он, понимая, что сказать что-нибудь необходимо. — Какие восхитительно чистые краски! Завтра будет хороший день.

— Завтра будет хороший день, — передразнил Марк. Он так и не присел. Наклонившись к Джону, он прошипел: — Меня просто тошнит, как ты говоришь. Одни штампы, ну и несколько слов. Да ты просто запрограммирован, знаешь это? Ты как флоппи-диск Большой компьютерной программы с файлами слов и фраз. Пара сотен для ежедневного пользования. Точно, флоппи-диск, это про тебя. Думаю, я тебя так и буду звать. Там все в правильной пропорции, и для глупых, и для эрудитов. О господи! Не удивительно, что жена сбежала от тебя. Что ты говорил ей по вечерам, прежде чем идти спать, Флоппи? «Завтра будет хороший день. Я к Бедфорду. Окучивать…», что там окучивать? А?

Джон чувствовал, что бледнеет. Марк все еще стоял рядом, дрожа всем телом. И вдруг, к ужасу Джона, он упал перед ним на колени, угодив прямо на его ноги, поднял лицо, уцепился за него руками и забормотал сначала невнятно, затем все более понятно, что он виноват, что не знал тогда, что делал, что он — ублюдок.

— Я не знаю, зачем я тебе говорю, выплескиваю все на тебя. Но так дальше не может продолжаться, я не могу так дальше жить. Я сойду с ума, если не расскажу тебе. Уже несколько недель прошло, как я решил рассказать тебе. Именно поэтому я позвонил тебе в первый раз. Но я тогда струсил, не смог и вместо этого оскорбил тебя. Прошу, прости меня.

Чувство собственного достоинства, сознание, что у него тоже есть свои права, что он не обязан выслушивать всякий бред Марка, сдерживало Джона. Он промолчал. А почему, собственно, он должен прощать, после того что тот наговорил? Без какого-либо повода Марк бил по самым уязвимым точкам. Вместо ожидаемого прощения он сказал:

— Так что ты хотел мне сказать?

— Пожалуйста, прости меня, Джон. Потому что потом ты точно не сможешь сделать это.

— Встань, — приказал Джон. — Не стой на коленях.

Марк отполз по полу. Он сел, прислонившись спиной к стулу, оставаясь в тени. Он проглотил второй стакан вина так же залпом, как и первый, и, не отводя глаз от Джона, сказал:

— Я убил ее.

— Что? Ты сделал что?

— Я убил ее, — повторил Марк — Я убил Черри.

5

Фергус Камерон был рад, что все закончилось. Приезжая в Россингхем на День спорта, он никогда не мог отделаться от воспоминаний о том ужасном Дне спорта в 1953 году через неделю после успешного окончания школы, когда он проиграл в соревнованиях по толканию ядра какому-то обыкновенному любителю из Черчилля. Никто не сомневался в его победе, говорили, что у него нет соперников, однако неожиданно для всех появился этот новичок из нового пансиона — Черчилль был открыт только четыре года назад, — и, как только ядро вылетело из его руки, Фергус понял, что с ним все кончено. Странно, что это все еще задевает его после более чем тридцати лет. Хобхаус, так звали того парня из Черчилля…

Однако здесь его мальчиков не видно, значит, и ему нечего здесь делать.

Фергус вспомнил, как он поздравил Хобхауса и, затаив в сердце обиду и злобу, протянул ему руку и скалил зубы до тех пор, пока внутренний голос не прошептал ему, что не имеет никакого значения, выиграл он или проиграл. Это все только игры. Так и пошли их к черту! Много воды утекло с тех пор.

— Жаль, что у меня уже дети, — прошептал Фергус, указывая Люси на изумительную женщину. Она будто сошла с обложки журнала. Ее прическа казалась небрежной, но здесь явно поработал отличный парикмахер. Изумрудно-зеленое вязаное платье плотно облегало фигуру, металлический поясок подчеркивал тонкую талию.