Осколки великой мечты - Литвиновы Анна и Сергей

Конверт он, однако, взял и сунул во внутренний карман кожаной куртки.

– Пашенька, ты меня нисколько не огорчил. – весело откликнулась Ника. – Ни на вот столечко. – Она показала на своем ноготке, на сколько. – Ты меня только порадовал.

«Умеют же эти бабы держать удар, – подумал Синичкин. – А Ника – вообще прямо-таки железная. Узнала, что ее любовник путается со шлюхой, с Инночкой какой-то, – и даже бровью не повела. «Целую в маленькое ушко!..» Другая бы билась в истерике… А эта – наоборот… Кажется, она даже обрадовалась. Вот странное создание!.. Действительно, «айрон лэди»[4], – как говорит о ней моя Катя…»

Холод. Вонь. Лязг запоров.

– Стоять! Лицом к стене!

Провернулся ключ в замке. Заскрипела железная дверь.

– Пошел!

Соломатин шагнул за порог камеры.

Он всю субботу и всю половину воскресенья провел в офисе и на складах. Там шли непрерывные обыски и выемки документов.

Соломатин не возражал, не сопротивлялся. Молчал. Его адвокат непрерывно давал интервью телевизионщикам у подъезда офиса.

Наконец к вечеру воскресенья Олегу Петровичу предъявили обвинение: статья сто пятьдесят девятая, часть третья: мошенничество, совершенное организованной группой, в крупном размере. Мера пресечения – взятие под стражу.

Во внутренний двор офиса загнали «воронок». Соломатина в наручниках загрузили туда. Под объективами телекамер, под вспышки блицев «воронок» выехал из ворот и умчался…

И вот Соломатин в Бутырках… Он знал понаслышке о порядках в российских следственных изоляторах и сразу понял, что те деньги, что отбашлял адвокат тюремщикам, свою роль сыграли.

Он сторожко вошел в камеру. Всего-то трое нар; на них – вот чудо! – не пятнадцать, не десять, а только два человека. Верхняя, третья, – как это здесь говорят? шконка? – пуста. Однако: вонь параши; запашок немытых тел; тусклый свет; ободранные стены… «Пожалуй, Бутырка – самый дорогой отель в мире, – подумалось Соломатину. – За сутки постоя берут штуку «зеленых». Дороже, чем люкс в парижском «Ритце»… В том, что более одних суток он здесь не проведет, Соломатин не сомневался.

Дверь за ним с грохотом захлопнулась. Двое обитателей камеры не обратили на новичка ни малейшего внимания.

Один спит, прикрыв глаза рукой; другой сидит по-турецки на нарах и болезненно раскачивается: то ли наркоман в ломке, то ли зубы болят. Оба в фирменных спортивных костюмах; тот, что помоложе (наркоман?), в «Найке»; другой, постарше (спящий), – в «Адидасе».

Интеллигентные на вид люди. Бить, прописывать или опускать Соломатина, судя по всему, не собираются. Впрочем, им даже вдвоем с ним не справиться: даром ли он в комсомольской своей юности был мастером спорта по самбо; зря, что ли, сейчас по воскресеньем играет в футбол с мужиками из столичного правительства… Мышцы еще крепки, и удар справа – будь здоров.

Никаких провокаций не последовало; никто из тюремных обитателей его, кажется, не заметил. Одним движением Соломатин забросил свое грузное, но мощное тело на верхние нары; завтра, максимум послезавтра, он будет вспоминать о СИЗО как о досадном – но, однако же, отчасти забавном приключении.

И его деловой репутации сей факт не повредит – скорее наоборот: можешь ли ты нынче числить себя в России бизнесменом, когда тюремной баланды ни разу не нюхал?

Соломатин достал из кармана брюк маленький сотовый телефончик «Сони»: обеспечение мобильной связью входило в стоимость проживания. Шнурки, галстук, перстень и зажигалку у него отобрали; трубу – нет. Молчание своих высокопоставленных друзей он объяснял досадным недоразумением, диким стечением обстоятельств – оно в итоге и привело его на нары.

Но когда-то хоть кто-то должен откликнуться!.. Соломатин набрал семь цифр. На этот раз трубку взяли.

– Соломатин? – раздался в мембране голос высокого чиновника: что-то сразу не понравилось Олегу Петровичу в его интонации, звучало в ней нечто глумливое. – Ты разве не в тюрьме, Соломатин?

– Именно в тюрьме, – ответил он с непроизвольным, почти стыдливым смешком.

– Да?! – делано изумился голос. – Как хорошо! Там тебе и место! Ты, знаешь, что сейчас сделай? Ты, Соломатин, пойди и стань у параши. А брючата-то свои приспусти, да нагнись. И пусть соседи твои туда, в очко тебе, да вдуют! По очереди! Каждый!.. Будь здоров, Соломатин!..

Бросили трубку.

Олег Петрович оторопел: в таком тоне с ним мало кто за всю его почти шестидесятилетнюю жизнь разговаривал. Если не считать первого секретаря обкома – но когда это было! Когда он, Олег, еще в инструкторах ходил!..

Но сейчас – ему-то шестьдесят!.. А тот – щенок!.. Всем обязанный ему, Соломатину!..

Олег Петрович даже не нашелся в первый момент что ответить. Он онемел. А когда пришел в себя, то почувствовал такой взрыв ярости, что, казалось, его башка через десять секунд разорвется на куски от гнева. Не рассуждая, он нажал кнопку «redial»[5]. Телефончик услужливо соединил его с тем же человеком.

– Ты, тварь поганая, – начал Соломатин, – ты забыл, кто тебя туда, где сидишь, привел?.. – Не слушая ничего, прорычал: – Ты, сука, забыл, у кого ты яйца лизал?!. У кого бабки тянул – забыл?! Напомнить?! Напомнить, да?! Я тебе так напомню – ты рядом со мной не сядешь! Ты ляжешь! Уж тут-то я тебя и отымею! И в рот, и в зад, и во все прочие места! Говнюк! Давай быстро делай, что мне надо!.. А завтра, сучонок, жду тебя у Бутырок!.. Будешь встречать меня – на коленях!..

Соломатин со злостью нажал кнопку «отбой». Пар ярости вышел; горький привкус остался: может, прогнило что-то в его королевстве? Верные люди гавкают на руку дающую. Сроду такого за его партнерами не водилось – борзота!..

Завизжали петли окошечка.

Вертухай рявкнул из-за дверей:

– Соломатин!

– Я, – нехотя откликнулся тот.

– Подойти сюда!

Соломатин слез с нар, подошел к двери.

– Лицом к стене!

Повернулся.

– Тебе передача, Соломатин!

В окошке показался малый сверток, размером чуть более пачки сигарет.

– От кого?

Вертухай проигнорировал вопрос. Тихо проговорил:

– Можешь взять.

Соломатин взял завернутый в газету сверток. Окошко с клацаньем закрылось.

Человек, которому только что звонил Олег Петрович, пребывал в не слишком радостном состоянии духа. Он подошел к окну. Под ним расстилалась полутемная московская улица. Огни авто летели мимо угадывающегося в темноте памятника Героям Плевны вниз, к площади Ногина. Впервые за девять лет вид из окна высокого кабинета не радовал.

Сегодня, пожалуй, был один из самых поганых дней в его жизни. И уж точно – самый гадкий в карьере. Такие дни, такие встряски даром не проходят. «Во всяком случае – для тех, кто их для меня устроил», – подумал чиновник. Он отошел к столу и задумчиво набрал номер городского телефона. Звонком больше, звонком меньше… Все равно в этом здании слушают всех. Каждое его слово неустанно пишется. Вопрос только в том, кому на стол ложатся результаты прослушки… И насколько высоко они потом с этого стола продвигаются дальше, наверх… «На меня, – подумал чиновник, – из-за мерзавца Соломатина и без того уже вывалилось столько компромата, что может придавить насмерть. А может – по странным законам нашего королевства кривых зеркал, – все сойдет на тормозах… Осядет в невидимых папочках, чтобы в нужный момент там взяли и востребовали… Или, если повезет, – не востребовали…»

– Привет, Ахмет, – тихо сказал он в трубку, когда соединение установилось.

– Ах, Виктор Викторович!.. – по-восточному радушно откликнулся абонент. – Здравствуй, дорогой, как я рад слышать твой голос!.. Как твое драгоценное здоровье?..

– Неплохо, – скупо отвечал чиновник.

– Как жена? Как дети?

– Все хорошо.

– Я рад, что ты помнишь меня, и всегда готов служить тебе, многоуважаемый Виктор Викторович!..

С восточной любезностью было покончено, можно приступать к делу.

– Помнишь, Ахмет, ты говорил мне: у тебя есть хороший мастер, сантехник?

– Конечно, помню, – живо откликнулся Ахмет.

Настоящая специальность сантехника была совсем иной; да и брал он за услуги несколько больше, чем мастер по ассенизации. Но в чем-то профессия ахметовского спеца и в самом деле походила на работу очистителя, канализатора.

– Тут у меня трубы на даче засорились, – продолжил Виктор Викторович. – Не подскажешь, как найти твоего человечка?.. Своим ребятам я не хочу эту работу поручать: такие бракоделы, руки под член заточены: напортачат еще…

– О чем разговор? Пиши номер. Позвонишь – скажешь, что от меня, а потом назовешь номер своей трубы. Он тебе тут же перезвонит… Все тебе в лучшем виде сделает, даже не сомневайся! Будешь, мой дорогой Виктор Викторович, спокойно спать на своей даче!.. Без всякой грязи!