Пассажир без багажа - Малышева Анна

– Убили… – пробормотала Варя, снова прикрывая дверь. На этот раз она задвинула щеколду. Руки дрожали, она их плохо ощущала. Женщина заглянула на кухню, в ванную… Никого. Только ее собственное отражение в зеркале – отражение, которое она с перепугу приняла за чужого человека, потому что не узнала своих собственных глаз – совершенно диких, отчаянных, незнакомых. Женщина отвернула кран с холодной водой и торопливо умылась. Прополоскала рот, сделала несколько глотков обжигающе ледяной воды. Но легче ей не стало. Она все яснее понимала, что только что произошло в двух шагах от нее, пока она рылась в ящиках. Кто-то вошел в незапертую квартиру, и убил Николая, мирно спящего в кресле. Почему-то бросил пистолет рядом с ним…

«Почему?!» – Варя схватилась за край раковины. Ее покачнуло, и мир на секунду потерял четкие очертания. Вода шумела, рассыпая ледяные брызги, но она не чувствовала их прикосновений на руках и лице. «Нужно завернуть кран. Да, сейчас…» Она сделала это, механически вытерла руки, даже не взглянув, каким полотенцем пользуется. «Оставили пистолет… Почему, зачем? А затем, чтобы любой, увидев все это, решил, что Николай застрелился сам! Напился до потери сознания и застрелился! А записки не оставил, потому что не в состоянии был писать! Да и к чему записка, если причина ясна – вчера утром, только вчера погибла его жена! Пусть они не были зарегистрированы в ЗАГСе, но у них был общий ребенок и они прожили вместе шесть лет – так говорил Николай! А что у него осталось после ее смерти? К ребенку его не подпускают, квартира эта ему не принадлежит, даже от своей профессии он отошел. Масса причин, чтобы свести счеты со своей никчемной жизнью, это любой скажет. Но он-то не хотел умирать!»

Она еще раз взглянула на себя в зеркало. Теперь узнавала свои глаза, дикое выражение исчезло. Но какими они были красными и усталыми! Как будто она не спала по крайней мере двое суток. «В обморок я не упаду, – дала себе слово Варя. – Нет, необходимо держаться. И сделать-то нужно всего ничего. Только пройти через ту комнату, взять трубку и позвонить в милицию. А что я скажу? Что сидела в соседней комнате и спокойно слушала, как убивают хозяина?! Да мне не поверят, даже если я скажу, что он застрелился сам, а я не помешала! Или скажут, что это я его убила…» Ей вспомнился намек Николая на то, что она якобы довела до петли своего мужа. Варю передернуло. «Если бы он знал, что сам недалек от смерти! Но кому же он помешал?! И ведь не ограбили – в той комнате нечего брать, там ремонт, а в той, где была я… Может, там и есть что-то ценное, но ведь туда даже не заглянули!»

И только сейчас Варя поняла, что если бы убийце пришло в голову заглянуть в смежную комнату, она бы вряд ли осталась в живых. И это, как ни странно, окончательно привело ее в себя. Она вышла из ванной комнаты, стараясь не глядеть в сторону трупа, прошла в комнату, где незадолго перед тем обыскивала письменный стол. Телефонный аппарат стоял на углу стола, На него была наброшена скомканная шелковая косынка. Варя убрала косынку и придвинула телефон к себе. Из-под него показался сложенный лист бумаги. Еще не веря в свою удачу, она вытащила лист, развернула его и убедилась, что это окончание письма, написанного Лизой. Тот же почерк, те же скачущие, словно тревожные мысли, буквы…

«…достал. Когда вы мне рассказали, при каких обстоятельствах покончил с собой Андрей, я сперва вам не поверила. Теперь я верю и думаю, что умирать ему не хотелось. Я уверена – он был вынужден это сделать. Конечно, раз вы говорите, что туалет, где он повесился, был заперт изнутри, то никто его убить не мог. Физически не мог. И все-таки его убили. Я это знаю, потому что она тоже ехала в том поезде, я звонила ей и прямо об этом спросила. Она даже не стала отпираться, настолько уверена, что ей ничего не грозит. Если вам обязательно нужно кого-то обвинить – обвиняйте эту женщину. Не знаю, будет вам легче оттого, что вы узнали, кто виноват. Мне бы на вашем месте, стало только хуже, потому что привлечь ее к ответственности вы не сможете. Беда в том, что и Андрей был не так уж невинен, как вы могли подумать. Да и я тоже».

На этой фразе строчка заметно сползла вниз и только с великим трудом снова взобралась на линейку. Видимо, Лизе с трудом давались эти слова, и она писала почти через силу.

«Я не стала бы вам всего этого писать, но я просто боюсь. Боюсь за себя. Не знаю, может быть, я сейчас все это порву. Какой в этом смысл? Все равно, ничего не исправишь. Я думаю съездить в Питер в это воскресенье и встретиться с ней. Извините, но ни ее телефона, ни адреса я вам не дам, потому что вы, конечно, наделаете глупостей. Вы ведь ничего не знаете. А может, знаете и молчите, и тогда я совсем не понимаю, какую игру вы затеяли. Во всяком случае, никому об этом не рассказывайте. Иначе вам же будет хуже».