Пусть умирают дураки - Пьюзо Марио

Я сказал: нет, продержимся. Останемся. Я знал, о чем думала Валли и что она стыдилась сказать вслух. Она боялась негров. Так как она была воспитана и образована в либеральном духе, с верой в равенство, то не могла признать, что боится всех окружающих ее негров.

У меня была другая точка зрения. Я считал себя реалистом, а не фанатиком. Муниципальные кварталы города Нью-Йорка превращались в черные трущобы, появлялись новые гетто, где негры изолировались от белого сообщества. Эти кварталы по существу использовались как санитарный кордон. Маленькие Гарлемы, припудренные городским либерализмом. Экономические отбросы белого рабочего класса также там оседали: Те, кто был слишком мало образован, чтобы заработать на жизнь, слишком плохо приспособлен, чтобы нормально содержать семью. Те же, у кого были хоть какие-то сбережения, спасали свои жизни в пригородах, частных домах или арендуемых городских квартирах. Но баланс сил еще не изменился. Белые еще численно превосходили черных в соотношении два к одному. Социально ориентированные белые и черные семьи еще составляли хрупкое большинство. Я полагал, что оставаться в нашем квартале будет относительно безопасно на протяжении, по крайней мере, еще двенадцати месяцев, которые мы должны были там прожить. Остальное меня не заботило. Думаю, что я презирал всех этих людей. Они были подобны животным, не обладающим свободной волей, удовлетворялись существованием со дня на день с попойками и наркотиками, и совокуплялись просто чтобы убить время. Район превращался в еще один сиротский приют. Но как же тогда получилось так, что я все еще там жил? Что же я такое?

На нашем этаже проживала негритянка с четырьмя детьми. Она была плотно сложена, выглядела довольно сексуально и всегда была в хорошем настроении и в приподнятом состоянии духа. Муж ушел от нее еще до того, как она переехала в наш дом, и я никогда его не видел. На протяжении дня она была образцовой матерью: дети были всегда чистенькие, она всегда провожала их в школу и встречала на автобусной остановке. Но к вечеру мать преображалась. После ужина мы встречали ее разряженную, отправлявшуюся на свидание, а дети оставались дома одни. Старшей дочке было только десять лет. Валли часто трепала ее по головке, а я говорил, чтобы она не связывалась с ними.

Однажды поздно ночью мы услышали вой пожарных сирен. В нашу квартиру проник запах дыма. Окно нашей спальни было прямо напротив квартиры негритянки, и мы, как в кино, увидели пламя, бушевавшее в квартире, и мелькавших в нем маленьких детей. Валли выскочила в ночной рубашке, схватила с кровати одеяло и выбежала из квартиры. Я побежал вслед за ней. Как раз в это время дверь другой квартиры в конце длинного коридора распахнулась, и выбежали четверо маленьких детей. За их спинами мелькало пламя. Валли побежала к ним по коридору, а я думал, какого черта она это делает. Валли неслась неистово, и одеяло волочилось по полу. Потом я понял то, что она поняла раньше. Старшая девочка, вышедшая последней, выгнав перед собой малышей, начала падать. Ее спина была в огне. Потом и вся она окуталась темно-красным пламенем. И упала. Когда она корчилась в агонии на цементном полу, Валли подскочила и обернула ее одеялом. Над ними поднялся грязно-серый дым, и в это время в коридор вбежали пожарные со шлангами и топорами.

Пожарные взялись за дело, и Валли возвратилась со мной в квартиру. По лестницам поднимались санитары. Потом внезапно в квартире напротив мы увидели мать. Она билась руками в стекло и громко кричала. Кровь лилась на ее наряды. Я не понял, что она делает, а потом до меня дошло, что она пытается заколоться осколками стекла. Сзади из дыма, восходившего от обугленной мебели, появились пожарные. Они оттащили ее от окна, а потом мы увидели, как ее, забинтованную, несли на носилках в машину скорой помощи.

Эти дешевые муниципальные дома, строившиеся без расчета на прибыль, были устроены тем не менее так, что огонь не мог слишком быстро распространиться, и дым не угрожал другим жильцам. Выгорала только одна квартира. Девочка, попавшая в огонь, как говорили, должна поправиться, хотя она и серьезно обгорела. Мать вскоре выписалась из больницы.

Неделей позже, субботним днем, Валли увезла детей в дом отца, чтобы я мог спокойно поработать над книгой. Работа шла споро, но тут раздался стук в дверь. Стучали так робко, что я едва услышал из-за кухонного стола, где работал.

Открыв дверь, я увидел шоколадного негра. У него были тоненькие усики и разглаженные волосы. Он пробормотал свое имя. Я не расслышал его, но кивнул. Потом он сказал: