Время действовать - Сурандер Буби

Сандберг поднялся, не говоря ни слова. Он был явно не в себе. Тарн улыбался, пожимая плечами.

— Спасибо за венский шницель, — сказал он.

Выйдя на улицу, Тарн попытался поддержать веселый разговор, но Вильфред Сандберг уже заказал такси.

— Видишь ли, все это так сложно, — сказал ему Тарн. — Мы ничего не понимаем. Происходят странные вещи... Какая-то девица в кресле-каталке звонит нам по ночам...

— Девица в кресле-каталке? — задумчиво протянул Вильфред Сандберг. — У Густава Далля есть сестра, которая сидит в кресле-каталке.

Я застыл, будто меня приколотили гвоздями к тротуару.

— А по какой причине? Что с ней случилось?

Вильфред Сандберг обернулся ко мне. На его губах медленно проступала улыбка. За спиной у него остановилось такси.

— Свалилась вроде с лошади, — сказал он, ухмыляясь. Сел в машину и помахал нам, прощаясь, а в глазах его светился победный азарт.

16

Чего я ждал? Знамения с небес?

Время было дневное — когда в Швеции ничего не случается.

Время торговцев табаком, время парикмахеров, время распивания кофе. Время художественных галерей, и время костоправов и массажисток, и время налоговых консультантов. Время, когда нация почти замирает. Единственное время, когда в монопольке нет очередей.

Идти в гору по Пильгатан для Тарна было все равно что подниматься на вершину в Альпах. Он хрипел и шипел, ноги под ним дрожали.

— Полмиллиона сигарет, — сказал я.

— Что?

Курильщиков щадить нельзя.

— Чуть в горку — и сразу результаты, — сказал я.

Тарн бросил окурок. Он даже наступил на него.

— Самое время... — пробурчал он.

— ...действовать, — перебил я.

— Нет, — сказал он, переводя дух. — Поговорить с шефом. А потом пойти и рассказать все в полиции. Пора.

Я остановился на склоне.

— Пора — кому? Это мне пора?

Тарн кивнул.

Мы стояли на узкой улице, в затишке. Солнце тут припекало. Лоб Тарна был мокрый от пота.

— Пойти в полицию — а с чем? — спросил я. — Со сплетнями из «Цум Винершницель»?

— О'кей, но в газету нам бы надо было пойти. Мы же там работаем. Когда-то надо поговорить с руководством.

— Поговорить с руководством? — отозвался я. — В «Утренней газете»? Но, Тарн, ты все забыл! «Утренняя газета» существует не для того, чтобы улучшать эту общественную систему. «Утренняя газета» существует, чтобы ее развлекать. У «Утренней газеты» в этой системе свое место. «Утренняя газета» существует для тех, у кого власть. Они поддерживают ее, а она поддерживает их. Солнце светит на «Утреннюю газету»! Там журналистам угрожает только одна опасность: кусочек масла, что кладут им на бифштекс в столовой, может растаять.

Тарн помотал головой. Поискал в карманах сигареты. Потом хмыкнул:

— А что мы потеряем, если поедем в газету и поговорим об этом деле?

— Убийцу Юлле, — ответил я. — Его мы потеряем. И того, кто приказал ему убить. И того, кто заплатил за убийство. Их мы и потеряем. У меня нет никакого желания ехать аж в Ирландию, чтобы пристрелить человека, который заслужил наказание.

Он снова помотал головой.

— О'кей, — сказал я, — я согласен — при одном условии! Возьмем такси, и махнем в редакцию, и поговорим со всей стаей руководителей. Но условие такое: завтра в газете будет об этом статья!

Тарн громко засмеялся.

— Невозможно! Ты понятия не имеешь о журналистике. Так это не делается!

Я махнул рукой в раздражении:

— Это я-то ничего не понимаю в журналистике? Да ведь я прошел школу «Утренней газеты»!

Тарн только крутил головой.

— Знаешь, что такое большая журналистика в наши дни? — спросил я. — Так вот, это когда миллионер, член социал-демократической партии, использует свою личную колонку в «Утренней газете», чтобы в качестве председателя Шведского радио указать газете «Свенска дагбладет» на то, что он, будучи председателем управления экспортных кредитов, не давал фирме «Вуфорс» никаких особых льгот при поставке пушек в Индию.

Тарн выглядел подавленным.

— Ты улавливаешь суть? — спросил я. — Ее трудно улавливать, когда господа разговаривают друг с другом. Но это в наше время и есть большая журналистика.

Он взял меня за рукав и повел вверх по склону.

— Единственный способ стать в наши дни большим журналистом, — сказал я, — это стать столь же «big», как и они. Таким «big», что сможешь им угрожать. Поставим тут точку, и помогай бог тем новостям, которые должны были бы попасть в газету и помочь улучшить систему. Ведь никогда они не станут так же важны, как миллионеры социал-демократы.