Нежное дыхание смерти - Малышева Анна

– Согласна, но на своем опыте пока не убедилась, что глупость – это такое уж счастье. Мне она мешает.

– Вот и сказала глупость! – торжествующе заключила Люба. – Ты говоришь о неудаче с Ларкой? Да это удача, дурочка! Она для тебя может очень многое сделать. Позволь заметить, что она на тебя смотрит совсем пьяными глазами. А она так смотрит не на любую барышню из тех, что являются сюда.

– Большое утешение! – вырвалось у Даши, и Люба посмотрела на нее очень внимательно. Девушка прикусила язык.

«Тут все думают, что ты проститутка, которая решила подзаработать таким вот способом, и в другой роли тебя не представляют. И это замечательно! Это могло тебя оградить от подозрений, а ты сама их вызываешь!»

И Даша виновато улыбнулась:

– Я, конечно, знаю, что все так и должно было быть. Но для меня это оказалось слишком большим потрясением. У меня Нет никакого опыта в таких делах.

– Значит, я была права! – удовлетворенно заметила Люба. – Не знаю уж, что тебе и сказать. По правде говоря, можно было подумать, что ты ломаешься, чтобы набить цену. Вид у тебя был очень того… Недоступный. Такие птицы у нас редкость. Вот такие девочки, как Галя, – обычное явление.

И не худшее, надо сказать… – Она как-то странно улыбнулась, и Даше подумалось, так ли она свободна от пристрастий к женщинам, как говорит. – Галя очень милая, добрая, внимательная девочка. Вы подружитесь, я думаю. Да вы уже подружились. Верно?

– Почти. Она прелесть. И все тут очень хорошо, удобно и прочее… Но мне тут плохо. Неужели нельзя уйти?

– Нельзя. Пойми, ты не в тюрьме, но если уйдешь, тебя больше сюда не пустят. Таков порядок. Он не мной заведен, но на этот раз не могу не признать его правильным.

– Но это ужасный порядок… – простонала Даша. – Я просто не могу тут оставаться! Поймите же меня, если можете!

Могу-могу! – заверила ее Люба. – А насчет порядка скажу, что если бы не он – никого бы в клубе не осталось. Многие получают подобные травмы в первый день своего пребывания здесь, и все покидали бы клуб еще на рассвете, как и собиралась это сделать ты. Разве кто-то стал бы раздумывать? Все подчинялись бы мгновенному порыву и уносили ноги. А потом плакали у запертых ворот. В первый раз сюда попасть легко. Легче, чем многие думают. Но попасть сюда после того, как решить никогда не возвращаться, – невозможно. Дверь открывается один раз – для входа и другой – для выхода. Вторая попытка не положена. У тебя есть право уйти и больше не вернуться. Можешь им воспользоваться. Но ты умная девушка и не сделаешь этого. Пройдет боль, и обида пройдет, и твои чувства переменятся, останется только расчет. Клуб будет очень тебе полезен. Ты ведь и сама это знаешь.

– Знаю, – согласилась Даша. – Но разве я не могу отказаться…

– От Ларисы? – Люба тихо засмеялась. – А зачем? Ты привыкнешь, уверяю тебя, привыкнешь, как привыкают все. Это, в сущности, такая мелочь… Этого можно просто не замечать или относиться, как к чему-то неизбежному. Если уж тебе так неприятно, думай, что ты просто чистишь зубы или моешь голову…

– Как это?! – поразилась девушка. – Но это не одно и то же!

– Одно и то же, потому что все это – физиология, – мрачно сказала Люба. – Ты научишься относиться к этому проще, и тогда все пойдет как по маслу.

Даша почувствовала себя совершенно сломленной. Разумные советы, которые щедро давала ей Люба, она никогда не смогла бы применить на практике.

«Может, я просто дурочка, как она говорит, и не могу правильно относиться к жизни, но это просто невозможно… Невозможно смириться и думать, что я чищу зубы, когда Лариса…»

Ее снова начинало мутить. Она не стала дожидаться очередного философского ответа Любы, встала с дивана и подняла с пола сумку.

– На двери задвижка, видишь? – послышалось ей вдогонку.

– Да, спасибо…

Девушка на миг помедлила, но поняла, что больше ждать нечего. Люба теперь не обращала на нее внимания. Даша открыла дверь и пошла по коридору к комнатам отдыха.

В комнате Гали стояла утренняя тишина. Видимо, та спала. В ее собственной комнате была открыта дверь, разворошена постель и распахнут шкаф. Ничего не изменилось с тех пор, как она ушла. Даша заперлась, упала на постель и разрыдалась.

…А вечером того же дня высокая рыжеволосая женщина ступила в раскачивающуюся на волнах гондолу. Пожилой гондольер подал было ей руку, но она оттолкнула ее со словами: «Не лезь!» Он не понял слов, потому что синьора говорила по-русски, но интонацию понял прекрасно и потому молчал все время, пока вез ее.

А она сидела спиной к нему на диванчике, обитом красным бархатом, поставив ногу на обитый таким же бархатом пуфик. Ее волосы почти сливались с цветом обивки, глаза зло блестели, когда женщина оглядывала проплывавшие мимо дворцы, а нога никак не могла найти себе покоя – скользила по бархату, взрывала его острым каблуком туфли, стучала по борту гондолы. Рыжеволосая ерзала на месте, пока не увидела Палаццо-Грасси.

– Останови! – приказала она.

Гондольер высадил ее, немного не доезжая Палаццо, и она поторопилась расплатиться и исчезнуть в переулке. Он посмотрел ей вслед и отплыл, решив не дожидаться ее возвращения, хотя сезон еще не начался и туристов в Венеции почти не было.

Лера прошла переулком и отыскала знакомый дом. Переговоры у дверей скоро увенчались успехом – ее впустили, и дверь за ней закрылась.

В мастерской она пробыла почти час. За это время Лера успела основательно поругаться с Джакометти, недавно вернувшимся из Милана и, казалось, еще больше распухшим. Неизвестно, кто был больше взбешен во время выяснения отношений. Но в конце концов хозяин мастерской начал задыхаться и сидел, тяжело поводя налитыми кровью глазами, так что женщина подумала, что его может хватить удар.

– Неслыханно! – свистел он, пытаясь набрать побольше воздуха, чтобы дать ей достойный отпор. – Да вы понимаете, что говорите! Меня все знают! Никогда, никогда меня не обвиняли ни в чем подобном!

– Подонок! – на ломаном английском ругалась Лера, роняя на его колено пепел своей сигареты. Она сидела рядом с ним, придвинувшись совсем близко и изогнувшись так, что напоминала пантеру, собирающуюся напасть. – Ты мне лучше скажи, как я отчитаюсь перед хозяйкой! Что я скажу ей?! Что ты просрал статую?! Это же ты все пыхтел над ней – Канова, Канова… А теперь – икру мечешь?! Нет, ты нам заплатишь! Ты отчитаешься за убытки!

– Невозможно… – Джакометти перешел на хрип. – Статуя пропала не по моей вине и не по вине кого-то из мастерской! Такого никогда не бывало! Мы ведь залили то, что вы нам дали! Как вы можете обвинять мастерскую, чья работа известна всему миру! Вы – необразованные, дикие плебеи!