Эта песня мне знакома - Кларк Мэри Хиггинс

— Совершенно согласен, — веско произнес Маркинсон.

Бэнкс с Маркинсоном снова приехали ко мне. С тех пор как сорочку Питера похитили из домика Элейн, прошла неделя. Не знаю, кого из нас двоих ее исчезновение расстроило больше.

В голову мне приходили лишь два человека, которые могли похитить ее: Гэри Барр и Винсент Слейтер. Винс мгновенно догадался, что «предмет», которым Элейн меня шантажировала, вероятнее всего, был сорочкой, а Гэри, очевидно, подслушал, как мы об этом разговаривали.

Я вполне представляла себе, что Винс мог попытаться выкрасть сорочку после того, как Элейн получила свой миллион долларов, в особенности когда она решила продолжить вымогательство, но почему он ничего не сказал мне? Я без обиняков задала ему этот вопрос и сказала, что «предмет», которым Элейн меня шантажировала, и есть пропавшая сорочка. Он категорически отрицал свою причастность к ее исчезновению. Верить ему или нет, я не знала.

Если сорочку похитил Гэри Барр, что он собирается с ней делать? Приберегает, чтобы поторговаться с прокурором примерно в таком духе: «Питер был совсем мальчиком. Мне стало его жалко. Я спрятал труп, а потом помог Питеру закопать его за забором».

Разумеется, и Винсент, и Гэри с легкостью могли проникнуть в дом Элейн. Гэри постоянно находился поблизости, Винсент регулярно наведывался в поместье. Охранник почти все время торчал у парадного входа. Периодически он обходил особняк, но любой из этих двоих мог без труда укрыться от его глаз.

Перед тем как обнаружить, что в доме кто-то побывал, Элейн провела четыре дня в своей квартире в Нью-Йорке. У того, кто похитил сорочку, было предостаточно времени для поисков. Помимо Винса и Гэри в голову мне приходил еще один возможный кандидат, хотя это было маловероятно. Когда Элейн обнаружила пропажу сорочки и сломя голову примчалась ко мне, она обмолвилась, что Ричард тоже знал о ее существовании. А вдруг это он украл ее, чтобы подстраховаться на случай новых долгов? Но, по словам Элейн, он не знал, что она не вернула сорочку назад в банковскую ячейку, где она ждала своего часа эти двадцать два года, и что он неподдельно разъярился, когда она рассказала ему о пропаже.

Все эти мысли крутились у меня в голове, пока Коннер Бэнкс один за другим выкладывал мне факторы, которые, по его мнению, были основополагающими в защите на основании недостаточности улик.

— Питер со Сьюзен были друзьями, но никому и в голову не приходило, что у них могли быть серьезные отношения, — говорил Бэнкс. — Парадная сорочка исчезла, но ни на смокинге, ни на брюках, ни на носках, ни на туфлях Питера никаких следов крови экспертиза не обнаружила.

— А предположим, что эта сорочка где-нибудь обнаружится? — спросила я. — И предположим, на ней окажется кровь Сьюзен?

Бэнкс с Маркинсоном уставились на меня с таким видом, как будто у меня было две головы.

— Если бы существовала хотя бы малейшая вероятность того, что такое случится, я советовал бы Питеру просить два тридцатилетних срока в обмен на чистосердечное признание и считал бы большой удачей, если бы судья на это согласился.

«Чем дальше, тем лучше», — подумала я.

Сам того не зная, Бэнкс ответил на мой вопрос. Если бы адвокаты узнали о существовании сорочки, они попытались бы смягчить приговор в обмен на чистосердечное признание. Но Питер никогда не согласился бы признаться, что он совершил все эти убийства, в обмен на приговор, который давал ему возможность — в самом лучшем случае — выйти из тюрьмы, когда ему исполнится семьдесят два года.

«Нашему ребенку тогда будет тридцать», — подумала я.

— Я не стану убеждать Питера избрать другую линию защиты, — заявила я. — Если он так решил, я поддержу его.

Юристы отодвинули свои стулья и поднялись, чтобы уходить.

— Тогда вам придется смириться с неизбежным, Кей, — предупредил Маркинсон. — Вы будете растить вашего ребенка одна.

По пути к выходу из столовой Маркинсон остановился перед сервантом.

— Великолепный сервиз, — заметил он.

— Да, — согласилась я, понимая, что мы сейчас просто ведем вежливый разговор, что адвокаты Питера, грубо говоря, просто-напросто сложили лапки.

Коннер Бэнкс разглядывал одно из полотен, которое я перенесла сюда с третьего этажа.

— Настоящий шедевр, — похвалил он. — Это ведь Морли, да?

— Я не знаю, — призналась я. — К стыду своему, я совершенно не разбираюсь в живописи. Просто она нравится мне больше той, которая висела на этом месте прежде.