Немые и проклятые - Уилсон Роберт

— Все, что случилось между Мэдди и Сангари, французы называют un coup de foudre, удар молнии, которая что-то поджигает и сгорает сама. Все это уже стало дымом, золой и пеплом к тому времени, когда его убили. Такова природа страсти, инспектор. Горит ярко, сгорает быстро — секс, и ничего больше. Но сексуальное напряжение не вечно: пламя страсти угаснет, и ты выживешь, если повезет.

— Все так, если там был просто секс, — сказал Фалькон. — А если это было нечто большее…

— Инспектор, чего вы добиваетесь? — спросил Марти. — Вы лезете в душу, мне больно. Меня тревожат воспоминания, которые я бы предпочел не ворошить. Зачем вам это нужно?

— Сеньор Вега водил вашу жену на бой быков, — сказал Фалькон, намереваясь все же достичь цели. — Как вы к этому относились?

— Если два разумных человека желают смотреть на такое безобразное зрелище, как истязание бессловесной твари, это их дело, и я им не нужен.

— Ваша жена сказала, что удивилась тому, как быстро привыкла к виду крови и насилия, — продолжал Фалькон. — Она даже видела в этом нечто сексуальное.

Марти недоверчиво покачал головой.

— Сеньор Крагмэн, вы можете сказать, что ваш брак довольно свободный? Я имею в виду, вы не видите необходимости преподносить себя в обществе как семейную пару? Вы не против, если ваша жена проводит время с сеньором Вегой или с другими мужчинами. В Коннектикуте она была самостоятельна. У нее была работа и свобода…

— Что за «другие мужчины»? — Марти развел руки в стороны, предлагая поделиться информацией.

— Например, судебный следователь Кальдерон, — сказал Фалькон.

Марти прищурился.

Пока до Крагмэна доходило услышанное, Фалькон понял, что это было для него новостью.

— У Мэдди больше сил и стремления иные, чем у меня. Она может часами сидеть у реки и фотографировать. Это ее мир. Она любит улицы и бары Севильи. У меня нет на это времени. Мэдди нравится оживление и постоянное внимание публики. Я не способен это обеспечить. Рафаэль с удовольствием был ее экскурсоводом, судебный следователь, уверен, тоже. Я не хочу запрещать ей развлекаться. Попытка была бы губительной.

Слова прозвучали как заготовленное заранее заявление правительства, сделанное под давлением.

19

Воскресенье, 28 июля 2002 года

Утром Фалькона разбудил звонок Игнасио Ортеги. С ним наконец-то удалось связаться поздно вечером, и теперь он приехал в Севилью. Игнасио хотел побывать в доме брата. Встречу назначили в полдень.

Фалькон и Консуэло позавтракали яичницей по-деревенски. Она до сих пор была потрясена известием о смерти Пабло Ортеги. По местному радио описали в подробностях его самоубийство, затем перешли к лесному пожару, который начался прошлой ночью, а теперь вышел из-под контроля возле городка Альмонастер-ла-Реаль в Сьерра-де-Арасена. Консуэло выключила радио, и без того воскресенье началось не слишком удачно.

В полдень Фалькон пересек улицу, вошел в сад Пабло Ортеги и открыл дом. Он включил кондиционер, запер дверь в комнату, где умер актер, и затолкал под нее мокрое полотенце, стараясь приглушить ужасный запах. Поискал в холодильнике пиво.

Приехал Игнасио и постучал в раздвижную дверь. Они обменялись рукопожатием. Игнасио выглядел чуть моложе брата. Фалькон отметил, что Игнасио не совершил распространенной ошибки, пытаясь скрыть лысину, зачесывая все еще темные волосы с одной стороны на другую, хотя возможно, эта мысль приходила ему в голову. Он был более худым и подтянутым, чем брат, но взгляд стороннего наблюдателя вряд ли выделил его из толпы. Фалькон понял, почему Игнасио просил брата присутствовать вместе с ним на деловых приемах, — ему позарез было нужно одолжить немного шарма.

Ортега извинился за испорченное воскресенье, но он чувствовал, что должен увидеть место, где умер брат. Фалькон сказал, что будет занят на следующий день, упомянул про опознание тела и место, где оно пройдет. Договорились о времени. Фалькон предложил выпить, они открыли литровую бутылку «Крускампо» из холодильника. От пива Игнасио расклеился — вытирал слезы, уставясь в пол.

— Вы были близки? — спросил старший инспектор.

— Пабло был моим единственным братом, — сказал Игнасио. — Но мы не часто виделись. Он был известным человеком, ездил по миру, а я продавал и устанавливал кондиционеры. Наши пути не часто пересекались.