Золотые нити - Солнцева Наталья

Мальчик остался на ночь, бормоча что-то о любви, и о том, что через год он приедет в отпуск, и они поженятся. Все произошло очень быстро, робко и суетливо, оставив ее опустошенной и разочарованной, как ей тогда казалось, навеки. Она, как многие и многие девушки, в горьком недоумении спрашивала себя:

– Как, это и все? Вот об этом сочиняют бессмертные стихи и пишут романы? Вот об этом мечтают сиреневыми ночами? Вот из-за этого теряют голову и рискуют жизнью?..

Несколько недель она прожила словно в тумане, делая все автоматически, словно мир потерял для нее краски и звуки, став вдруг чем-то чуждым, незнакомым и пугающим. Ни одна живая душа не узнала ее тайну – ни мать, ни подруги. Собственно, от матери она давно отдалилась, а близких подруг, кроме Людмилочки, не имела. Только спустя год она смогла рассказать об этом Людмилочке, да и то скупо, одни факты.

Мальчик прислал несколько писем, таких же безликих, как и то, что произошло той единственной ночью между ними. Сначала Тина отвечала ему, через силу, а потом забросила. Письма еще приходили некоторое время, пока она не собралась с духом, и не написала ему, что между ними никогда ничего не было, что он ей ничего не должен, и она ему тоже.

Удивительно, но она сама искренне в это верила, и считала, что так и не стала женщиной. Наверное, это так и было. То, что произошло, не задело истинных глубин, не пробудило ее сокровенного женского естества…

Сиур услышал ее шаги и открыл глаза, тут же встал, подошел и легко поцеловал ее в висок. Он видел, что она смущена, и боялся сделать ложное движение.

– Прости, хотел нарвать тебе много лилий на речке, но не смог далеко уйти от тебя. Сама мысль об этом оказалась для меня невыносима. Но я исправлюсь, обещаю. Отпразднуем это событие, как положено. – Он улыбнулся.

– У тебя есть фен?

Тина покраснела, – он готов был поклясться в этом. Футболка выглядела на ней как платье, волосы мокрые, а щеки красные. Есть еще женщины, которые краснеют! Определенно, для него началась полоса не только неприятных, но и приятных сюрпризов.

– Чего нет, того нет. Не предусмотрено.

– Разве здесь не бывают женщины?

Он хотел отшутиться, но подумал, что момент не самый подходящий. Она что-то выясняет для себя, делает какие-то выводы, что-то решает… Пожалуй, лучше ответить серьезно.

– Здесь никогда не бывала ни одна женщина. – Он помолчал. – Но я не думаю, что ты мне поверишь, если я скажу, что их вообще не было. Давай сядем.

Сиур мягко привлек ее к себе и усадил на диван, почувствовав как она сразу насторожилась, ушла в себя.

– Я думаю, мы с тобой давно предназначены друг для друга. Так сложилось, что я свободен. Но это случайность. У меня могла быть семья, – жена, дети. У тебя тоже. Но это ничего не изменило бы для нас с тобой. Как только мы встретились бы, – а мы бы обязательно встретились, – произошло бы то, что произошло. Это неизбежность, которую нам пришлось бы принять и покориться.

– Но…

– Я знаю, что ты хочешь сказать. Мы пришли к этой встрече разными путями. Меня не интересует твое прошлое, оно не имеет для меня никакого значения. Так же, как и мое собственное, до того момента, как я тебя впервые увидел. Считай, что я не жил до сих пор. Да, у меня были женщины, но теперь будешь только ты. У меня всегда была только ты… Я понимаю, что это звучит глупо, и сам не могу объяснить этого, но я чувствую, что это так. Иногда нужно доверять чувствам. Мы часто попадаем в ловушку ума и запутываемся. Чувства же чисты, как первый снег. Они не обманывают… Что бы мы ни делали, в глубине души всегда знаем, то мы делаем, или не то. Разве не так?

– Так.

Тина хорошо это понимала, так как привыкла слушать свой внутренний голос, который всегда безошибочно определял – не то. И она была рада, что умела вовремя отказываться от всего, что ей не подходило.

Она глубоко вздохнула, с трудом осознавая, что сейчас все это происходит именно с ней. Что этот мужчина, – мечта всех ее самых красивых, ловких и удачливых приятельниц, если не в качестве мужа, то уж любовника непременно, – сидит сейчас с ней рядом, держит ее за руку и озабоченно смотрит ей в глаза. Что для него важно, что она о нем подумает, какое примет решение… Она запрокинула голову и опустила тяжелые от бессонной ночи веки. Интересно, что он в ней нашел?..

Мысли спутались, когда она почувствовала его губы на своих губах. В первый момент попыталась освободиться, но вдруг сама прижалась к нему, расслабленно ощущая, как огромный вырез футболки сполз с ее влажного плеча, как ее обнажившуюся грудь ласкают его пальцы…

– Пусть это будет еще раз, – решила она. – Кто знает, сколько мгновений счастья отведено нам обоим?!

Человек в черном бесшумно закрыл за собой дверь и остановился, прислушиваясь. Чутье хищника, привыкшего охотиться, равно как и уходить от охотников, подсказало ему, что опасности нет. В непроветренной квартире пахло пылью и комнатными растениями, которые стояли в поддонах, полных воды. Это говорило о том, что хозяева вернутся по крайней мере не сейчас.

Что ж, отлично, у него есть достаточно времени. Тяжелые портьеры закрывали окна, пропуская мало света, окрашивая все в коричневато-золотистые тона. Кухня почти не привлекла его внимания; в комнате он подошел к висевшему на стене луку, не удивился, – прикоснулся к нему, как будто здороваясь со старым другом, вздохнул… Пробежался взглядом по книжным полкам, шкафам, серванту с обязательными хрустальными рюмками и фужерами. Посуда, впрочем, занимала лишь одну полку. На остальных же теснились большие и маленькие разноцветные минералы, вулканические породы, ветки кораллов, огромные бело-розовые раковины…

В другой комнате внимание проникшего в чужую квартиру незнакомца, привлек портрет женщины – старая, отлично сделанная фотография под стеклом, оправленная в потускневшую от времени дорогую рамку. Он подошел, руками в перчатках взял фотографию и поднес к лицу, – женщина смотрела гордо и вызывающе, огромные черные глаза ее призывно мерцали, чувственные пухлые губы красивой формы и мягкий подбородок, придавали ее лицу необыкновенное очарование, расчесанные на прямой пробор густые волосы, на макушке уложены в толстую косу.

Человек долго и с недоумением смотрел на портрет, словно не веря глазам своим, потом поставил его на место, стараясь не потревожить пыль, покрывающую все открытые поверхности. Три-четыре дня в этой квартире точно не убирали.

Больше ничего, заслуживающего внимания, он не заметил. Правда, в ящиках и на антресолях рыться не хотелось, – да видно, и особой нужды не было. Человек просто открывал дверцы, пробегал взглядом содержимое, и снова закрывал их. Лицо женщины с портрета не выходило у него из головы. Напоследок он еще раз посмотрел на фотографию…

Показалось, что начинается знакомый приступ головной боли. Незнакомец прикрыл глаза, тыльной стороной ладони в перчатке вытер со лба обильно выступивший пот. Нужно сесть, хотя бы на несколько минут, – обязательно сесть. Тогда волна дурноты тихо отхлынет, и он сможет уйти.

Так и произошло: тиски, сдавивишие голову, ослабили свою хватку, в глазах прояснилось, тупая боль затаилась где-то в затылке. Но это уже было терпимо. Человек несколько раз глубоко вздохнул, открыл глаза, и направился к выходу. Он ничего не взял в квартире, да и не в этом заключалась его цель. Выйдя из подъезда, он быстро нырнул в заросший кустами сирени, огромными старыми липами и тополями, переулок, и неторопливо зашагал в сторону метро. Ничем не примечательный, похожий на тысячи других, спешащих по своим делам прохожих, он влился в их поток и затерялся в нем.

Любая станция подземки в это время, в центре города, практически всегда полна пассажиров. Человек в черном не любил душные сквозняки, создаваемые едущими из туннеля в туннель поездами, темное мелькание в окнах вагона, стук колес по уходящим, словно в небытие, рельсам. В метро он не то чтобы нервничал, но чувствовал себя крайне неуютно и старался по мере возможности пользоваться наземным транспортом. Но сейчас ему приходилось выступать в роли дичи, по следу которой идет стая гончих. Он всегда знал, что когда-нибудь это обязательно произойдет, – если будешь охотиться за другими, то рано или поздно сам станешь объектом охоты. Человек был готов к этому, и старался, чтобы его не застали врасплох.

В вагоне оказалось несколько свободных мест. Он сел рядом с худющей бабулькой в довоенной панаме и разношенных туфлях, и с облегчением закрыл глаза. Его слегка подташнивало, головная боль давила затылок… Перед глазами снова возникло ночное шоссе, нескончаемый бетонный забор, и похожий на него бедолага, неровной походкой идущий по замусоренной обочине… визг резины, глухой удар, жуткий чвякающий звук… Он сцепил зубы и глухо застонал.