Оборотная сторона полуночи - Шелдон Сидни

– Уважаемые судьи, мой подзащитный собирается отказаться от своего прежнего официального заявления о собственной невиновности и признать себя виновным.

Председательствующий повернулся и посмотрел на Ларри:

– Вы хотите признать себя виновным?

Ларри бросил беглый взгляд на Чотаса и кивнул:

– Да.

Председательствующий суровым взглядом оглядел обоих подсудимых.

– Ваши адвокаты уведомили вас о том, что по греческим законам преднамеренное убийство карается смертной казнью?

– Да, ваша честь, – ответила Ноэль звонким и четким голосом.

Председательствующий повернулся и посмотрел на Ларри.

– Да, – ответил тот.

Судьи снова принялись о чем-то перешептываться. Потом председательствующий обратился к Демонидесу:

– Есть ли у государственного обвинителя возражения по поводу отказа обвиняемых от своего прежнего официального заявления?

Демонидес выразительно посмотрел на Чотаса и сказал:

– Нет.

Ноэль интересовало, заплатил ли Демирис и ему тоже, или он просто служил пешкой во всей этой затее.

– Ну что ж, – заявил председательствующий. – Суду остается только принять признание подсудимых.

Он повернулся к присяжным:

– Господа, в связи с тем, что подсудимые признали себя виновными, вы освобождаетесь от своих обязанностей присяжных заседателей. Судебный процесс, по существу, закончен. Суд вынесет приговор. Благодарю вас за работу и сотрудничество. Объявляется перерыв на два часа.

Журналисты тут же высыпали из зала и побежали к своим телефонам и телетайпам, чтобы сообщить последние сенсационные новости о суде над Ноэль Паж и Ларри Дугласом по делу об убийстве.

Через два часа при переполненном зале суд возобновил свою работу. Ноэль посмотрела на публику и стала разглядывать лица. Затаив дыхание, присутствующие с нетерпением ждали объявления приговора. При виде этой детской наивности Ноэль чуть не рассмеялась. В зале сидели простые люди, представители масс, которые действительно верили в правосудие и считали, что в условиях демократии бедняки и богачи пользуются равными правами и возможностями.

– Прошу подсудимых встать и подойти к судейскому столу.

Ноэль грациозно поднялась с места и направилась к судейскому столу. Чотас шел рядом с ней. Краем глаза она увидела, как Ларри и Ставрос тоже двинулись к судьям.

Председательствующий начал свою речь.

– Настоящий судебный процесс был длинным и трудным, – сказал он. – Когда слушается дело об убийстве или ином тяжком преступлении, совершение которого способно повлечь за собой смертную казнь, суд всегда склонен трактовать наличие любого разумного сомнения в виновности подсудимого в его пользу. Должен признаться, что, поскольку государству не удалось представить суду вещественных доказательств убийства, отсутствие состава преступления явилось веским доводом в пользу обвиняемых. – Он повернулся и посмотрел на Наполеона Чотаса: – Я уверен, что компетентный защитник обвиняемого знает, что греческие суды никогда не выносили смертного приговора по делу об убийстве при отсутствии неопровержимых доказательств совершения преступления.

Ноэль вдруг почувствовала легкое беспокойство. Так, ничего особенного. Что-то смутное и неуловимое. Но какие-то сомнения все же зашевелились у нее в душе. Председательствующий продолжал:

– Поэтому я и мои коллеги были явно удивлены, когда в середине судебного процесса подсудимые решили отказаться от своего заявления о собственной невиновности и признать себя виновными.

У Ноэль засосало под ложечкой. Неприятное ощущение росло, поднималось вверх, подступило к горлу и сдавило его. Ей стало трудно дышать. Ларри пристально смотрел на судью, не понимая, что происходит.

– Мы отдаем должное самокритичному анализу подсудимыми своих действий и хорошо представляем себе, как мучительно трудно было им признать перед этим судом и всем миром свою вину. Однако тот факт, что они облегчили свою совесть, не освобождает их от ответственности за страшное преступление – преднамеренное убийство беспомощной и беззащитной женщины, в котором они сознались.

И тут Ноэль как молнией ударило. Она вдруг поняла, что ее провели. Демирис придумал очередную шараду, чтобы сначала усыпить ее бдительность и заставить поверить в то, что ей ничего не грозит, а потом расправиться с ней. Он заранее знал, как она боялась смерти. Поэтому Демирис вселил в нее надежду на сохранение жизни. Она поверила ему и приняла его условия. Он перехитрил ее. Демирис решил отомстить ей сейчас, а не в будущем. Ее жизнь вполне можно было спасти. Конечно, Чотас отдавал себе отчет в том, что ее не приговорят к смертной казни, если не найдут трупа. Чотас вовсе не вступал в сделку с судьями. Он разыграл весь этот спектакль с ее защитой только для того, чтобы заманить ее в смертельную ловушку. Ноэль повернулась и посмотрела на него. Их взгляды встретились, и она заметила в его глазах неподдельную грусть. Он любил ее, но все же стал орудием ее убийства, и, если бы ему пришлось начать сызнова, он все равно бы поступил так же. Ведь подобно ей самой, он принадлежал Демирису, и ни одному из них не совладать с ним.

Председательствующий говорил:

– ...Облеченный властью государством и в соответствии с его законами я объявляю, что обвиняемые Ноэль Паж и Лоуренс Дуглас приговариваются к расстрелу... приговор будет приведен в исполнение через три месяца, считая с сегодняшнего дня.

Зал пришел в смятение, но Ноэль ничего не видела и не слышала. Что-то заставило ее обернуться. Ранее свободное место уже не пустовало. На нем сидел гладко выбритый и только что подстриженный Константин Демирис в безукоризненно сшитом синем костюме из чистого шелка, голубой сорочке и фуляровом галстуке. Жизнь играла в его ясных оливково-черных глазах. Он ничем не походил на того сломленного и разбитого человека, который навестил Ноэль в тюрьме. Дело в том, что такого Демириса никогда не существовало в природе.

Константин Демирис пришел посмотреть на Ноэль в момент ее поражения, чтобы насладиться ее страхом. Его черные глаза встретились с ее взглядом, и в какое-то мгновение она прочла в них глубокое и злорадное удовлетворение. И еще кое-что. Пожалуй, это можно было назвать сожалением. Но стоило Ноэль слегка уловить его, как оно тут же улетучилось. Все равно теперь уже слишком поздно.

Шахматная партия наконец закончилась.

Услышав последние слова председательствующего, Ларри не поверил своим ушам. Когда к нему подошел судебный пристав и взял его за руку, Ларри оттолкнул его и бросился к судейскому столу.

– Подождите! – закричал он. – Я не убивал ее. Меня обвинили ложно!

Другой судебный пристав поспешил на помощь. Вдвоем они схватили Ларри, и один из них надел ему наручники.

– Пустите! – вопил Ларри. – Послушайте меня! Я не убивал ее!

Он попытался вырваться, но наручники не позволили ему этого сделать, и его увели.

Ноэль почувствовала, что кто-то крепко взял ее за руку. Надзирательница собиралась увести ее из зала суда.

– Вас ждут, мисс Паж.

Раньше, когда зрители в театре вызывали ее аплодисментами на сцену, ей тоже говорили эту фразу: «Вас ждут, мисс Паж». Только на этот раз занавес опустился навсегда. Ноэль вдруг осознала, что это ее последнее появление на людях. Она больше никогда их не увидит. Разве что из-за тюремной решетки. У нее прощальный выход. Здесь, в этом грязном, обшарпанном зале греческого суда, она участвует в заключительном акте драмы своей жизни. «Ну что же, – пришла ей в голову дерзкая мысль, – по крайней мере сегодня у меня хороший зритель». В последний раз Ноэль оглядела переполненный зал. Там она увидела Армана Готье. Он был потрясен приговором и, впервые сбросив привычную маску цинизма, в глубоком молчании растерянно смотрел на нее.

В зале находился и Филипп Сорель. Он изо всех сил старался изобразить на своем грубом лице ободряющую улыбку, но у него это не очень-то получалось.

На противоположной стороне зала она заметила Исраэля Каца. Наклонившись и закрыв глаза, он шевелил губами, словно тихо молился. Ноэль вспомнила ту ночь, когда под носом у гестаповского офицера-альбиноса она тайно вывезла Каца в багажнике генеральской машины. Тогда она умирала от страха. А теперь этот страх казался пустяком по сравнению с охватившим ее сейчас ужасом.

Обводя глазами зал, Ноэль вдруг узнала владельца ателье Огюста Ланшона. Она не могла вспомнить его имени и фамилии, но не забыла свиноподобного лица, толстого тела и мрачного гостиничного номера во Вьене. Когда он увидел, что она смотрит на него, то, не желая иметь с ней ничего общего, опустил глаза.

В зале также стоял высокий, красивый седой человек, похожий на американца. Он пристально вглядывался в нее, словно хотел ей что-то сказать. Ноэль не имела о нем ни малейшего представления.