Человек наизнанку - Варгас Фред

— Вы что, прямо здесь и живете? — спросил жандарм, испуганно разглядывая убогую обстановку фургона.

— Временно, — ответила Камилла.

Адамберг забрался по ступенькам и спросил:

— Ну, как он?

— Ничего, немного повредил лодыжку, — ответил жандарм. — По-моему, переломов нет. Но лучше все-таки заехать к доктору. Кстати, и вам бы не помешало, комиссар, — посоветовал он, заметив наскоро наложенную повязку на раненой руке Адамберга.

— Да, пожалуй, — согласился Адамберг. — Рана неглубокая. Я этим займусь.

Жандарм взял под козырек и удалился. Адамберг присел на край кровати Полуночника.

— Ну что, парень? — с довольным видом ухмыльнулся старик. — Я, похоже, спас твою шкуру.

— Если бы ты не закричал, пуля угодила бы мне прямо в живот. Я не узнал Сабрину. Думал только о Массаре.

— А я вот всегда начеку, — наставительно произнес Полуночник, показав пальцем на свои глаза. — Мне не пристало дремать. Не зря же меня прозвали Полуночником.

— Еще бы!

— Я ничем не смог помочь Сюзанне, это правда, — мрачно сказал старик. — Зато тебе помог. Да, парень, я спас твою шкуру.

Адамберг благодарно кивнул.

— А если бы ты не отнял у меня ружье, я бы пальнул в нее и уложил на месте, — ворчливо продолжал Полуночник. — Она бы и посмотреть в твою сторону не успела.

— Знаешь, она очень несчастная, — мягко возразил Адамберг. — Хватит и того, что ты крикнул.

— Угу, — неохотно согласился Полуночник. — А что ты там ей шептал на ухо?

— Это и была та самая перенастройка, о которой я тебе говорил.

— А-а! Помню-помню! — воскликнул Полуночник, с восхищением поглядывая на комиссара.

— Теперь я твой должник.

— Это верно. Для начала найди-ка белого вина. Сен-викторское все кончилось.

Адамберг спустился вниз и, ни слова не говоря, крепко обнял Камиллу.

— Тебе пора заняться рукой, — сказала она.

— Хорошо. Когда вы съездите к врачу, отправляйся прямиком в Шаторуж. Остановись на въезде в город, на департаментской трассе номер сорок четыре.

XXXII

Куда бы они ни приехали, лагерь всегда разбивали одинаково, согласно строгим правилам, не менявшимся ни на йоту, поэтому в какой-то момент Камилла поймала себя на том, что путает все города и деревни, где останавливался фургон. Солиман, прекрасный организатор, продумал до мелочей строгий уклад их жизни, обеспечивавший атмосферу домашнего уюта и тепла даже в самых непригодных для обитания местах, таких как обочины дорог или стоянки для грузовиков. Позади фургона молодой человек устанавливал деревянный ящик, он же стол, и складные табуреты с проржавевшими ножками — это была столовая; у левого борта грузовика он устраивал прачечную, у правого — уголок для чтения и медитации. Музыку Камилла сочиняла в кабине, а почитать свой любимый «Каталог профессионального оборудования и инструментов» могла в уголке у правого борта машины.

Этот четкий распорядок, заведенный Солиманом, был для Камиллы настоящим спасением в их беспокойной кочевой жизни, полной неожиданностей. Конечно, это не бог весть что — собираться за ящиком-столом, восседая на ржавых складных табуретах, но совместные трапезы стали для всех троих чем-то вроде вех на трудном пути. Особенно теперь, когда они весьма смутно представляли себе, что их ждет. Этим вечером Камилла не решилась позвонить Лоуренсу, боялась, как бы голос не выдал ее тревоги. Канадец человек дотошный, он непременно обратит на это внимание.

Всю вторую половину дня Солиман таскал Полуночника на руках: поднимал его в кузов, спускал на землю, уносил в сторонку пописать, осторожно усаживал поесть, — одним словом, обращался с ним, как с немощным старцем.

— Это-то ерунда! — говорил он Полуночнику. — А ты вот почему мимо этих чертовых ступенек пролетел?

— Подумаешь! — хорохорился старик. — Зато если бы не я, нашего сыщика бы уже не было.

— Ерунда! — ворчал Солиман. — Нет, это ж надо было так шлепнуться!

Камилла села на красно-зеленый табурет, тот, который достался ей с самого начала. Полуночника Солиман посадил на желтый, подставив под больную ногу перевернутый тазик, а сам расположился на голубом. Четвертый, сине-зеленый, предназначался Адамбергу. Если кто-то занимал чужой табурет, Солиман выражал недовольство.

Адамберг занял свое законное место только в девять часов вечера. Один жандарм пригнал его машину, другой доставил его самого, так и не решившись спросить, почему комиссар предпочел компанию этих бродяг удобному номеру в отеле соседнего городка Мондидье.