Воля под наркозом - Серегин Михаил Георгиевич

– Вот, стервец, живучий, – пробормотал под нос Редькин. – А такой с виду плюгавенький…

– А вы, уважаемый, за каким хреном тогда за ними увязались? По-моему, работа дает вам массу возможностей свои садистские наклонности реализовывать!

Редькин заерзал под ледяным взглядом, визгливо выпалил:

– А почему, собственно, вы тут командуете? У нас есть, между прочим, начальник.

– Твой начальник сейчас заново мир познает и говорить учится. И научится, если мы ничего не предпримем, будь уверен. Он способный. А ты, умник, даже до его палаты дойти не сумел! – Выплеснув гнев, Сашеньке удалось взять себя в руки. – А если вы, уважаемый, имеете в виду и. о. начальника лаборатории господина Потапова, так можете поинтересоваться лично у него, кто, на его взгляд, тут командовать, как вы изволили выразиться, должен!

Окружающие дружно посмотрели на взлохмаченного Редькина, кто с любопытством, кто с осуждением, но ни один – с сочувствием. Потапов кашлянул, пророкотал:

– Разумеется, руководитель – вы. Это, полагаю, бесспорно и обсуждению не подлежит.

Испытующий взгляд Сашеньки скользнул по остальным, на мгновение останавливаясь на каждом.

– Возражения есть? Нет? В таком случае остался последний вопрос: Тарасов. Предварительную подготовку он, можно считать, уже прошел – его страх сделал за нас все необходимое. Итак, Тарасов готов к окончательной обработке. Какие будут предложения? Лично я считаю, пускать его в дело опасно.

– Совершенно согласен, больно он заметный, – заторопился Редькин. Внимания на его реплику никто не обратил.

Потапов прокашлялся, неторопливо сказал:

– Предлагаю устроить «промывание» и этим пока ограничиться. Естественно, заложить программу самоликвидации. А дальше смотреть по обстоятельствам. Работать психиатром после хорошей промывки он все равно вряд ли сможет. А учитывая неустойчивое состояние его психики да склонность к алкоголизму…

– Дело говоришь, – предложение Потапова пришлось Сашеньке по душе. – Вечерком наведаемся к профессору. Поедешь со мной.

– А как же заказчик? – подал голос Четверкин. – Аванс, между прочим, уже переведен.

– Заказчику все равно, кто конкретно будет исполнителем. День-два у нас еще есть. Найдем кого-нибудь, не волнуйся. Да вон хотя бы Ладыгина. Чем не суперагент?

Народ облегченно рассмеялся. Гроза миновала, можно было расслабиться. Четверкин недовольно пробурчал:

– Вам хорошо, чуть что – и в сторону. А посредник, между прочим, через меня связь держит. Что я ему говорить буду?

– Так и скажи: подготовка идет, заказ будет выполнен в срок. Посредник, думаю, торопить не будет, – в Сашенькиных глазах блеснула ироничная искорка. – Филимон, найди бродягу и заткни ему рот окончательно. Выхода теперь другого нет. Но гляди, если и с этим не справишься… Все, за работу, мальчики и девочки, за работу!

Может, сдать Филимона Ивашевскому? За этого бродягу, например, когда Костик к нему в больницу наведается. Но где гарантия, что этот болван не расколется и не потянет за собой остальных? Мало ли, какие вопросы начнет задавать ПМ. Нет, придется действовать наверняка.

Сашенькин тяжелый взгляд снова пробежался по присутствующим, остановился на Четверкине. Надо же, этот умник до сих пор так и не вычислил, что в роли посредника, который связывается с Четверкиным исключительно по телефону, выступает тоже. Открыть глаза как-нибудь, что ли? Вот хохма-то будет.

Четверкин тяжело поднялся, обернувшись, заметил Сашенькин взгляд, вопросительно вскинул брови.

– Что-нибудь еще, Екатерина Александровна?

– Нет, – Катя-Сашенька покачала головой, равнодушно отвела взгляд.

А мысль насчет Ладыгина интересная. Начальную стадию обработки он уже прошел. На некоторое время, правда, выпал из поля зрения, но пока это вполне поправимо. Почему бы в самом деле его не использовать? Тогда можно было бы убить сразу двух зайцев. А не получится, заменить его на Филимонова. Хотя как там в народе? За двумя зайцами погонишься… Ладыгин – материал подходящий, легко «ведется». Но если делать из него «машину», подстраховка потребуется капитальная, больно уж он на сюрпризы горазд…

Теперь на губах Кати играла легкая, чуть высокомерная улыбка. Ей нравилось вершить судьбы.

* * *

Коля Кругленький наконец очнулся и с трудом удержался от того, чтобы тут же не впасть в панику. В голове стоял невообразимый шум, в висках стучали молоты, а глаза упорно не желали открываться. Коля попробовал поднять руку, но она словно налилась свинцом. Ног Коля не чувствовал вообще. Там, где должны быть ноги, сейчас ощущался только сгусток невыразимой боли.