Блондинка за левым углом - Куликова Галина Михайловна

Глядя на раскрасневшуюся Лайму, Корнеев решил, что она, пожалуй, уже вошла во вкус. Идти по следу — страшно увлекательное дело. Правда, зачастую оно сопряжено с серьезным риском. Но пока никакого риска на горизонте не наблюдалось. Не успел он додумать эту мысль до конца, как Медведь глубокомысленно изрек:

— А что, если те люди, которые собираются похитить Сандру Барр, тоже догадались о подмене? И пустились в погоню? Вдруг они нас опередят?

— Не каркай, — пробормотала Лайма, нахмурившись.

Корнеев покачал головой:

— Мы не знаем своего противника — это огромный минус. Впрочем, Иван не заметил, чтобы за официальной, так сказать, Сандрой Барр вчера кто-нибудь следил. И это плохо. Преступники могли вычислить настоящую Сандру, пока мы с вами вились вокруг подставной.

— Давайте не будем гадать. — Лайма вскочила и потерла руки, словно перед ней стоял стол, заставленный яствами, и она прямо сейчас собиралась отведать из каждой тарелки. — Лучше решим, с чего начать.

— Начать придется с режиссера и актрисы, — откликнулся Корнеев. — Они наверняка в курсе, кто увековечивал их в аэропорту. Или — хотя бы! — для каких изданий это делалось. Творческие личности так же чувствительны к славе, как невинные девушки к поцелуям.

— Только нужно заранее придумать легенду, — предостерегла их Лайма. — Иначе как мы доберемся до пленок?

— А, ну да! — спохватился Корнеев. — Легенда не нужна — я сделал нам убойные документы. Сегодня возле гостиницы мы с Иваном их уже опробовали. Действуют безотказно.

Их действительно попыталась выжить со стоянки служба безопасности гостиницы, и тогда Корнеев с Медведем продемонстрировали удостоверения, обтянутые черной скрипучей кожей. Уразумев, что к ним пожаловала Федеральная антитеррористичеекая служба безопасности, любопытствующие мгновенно испарились.

Лайма, волнуясь, взяла книжечки и разложила их на диване.

— Глазам не верю! — воскликнула она. — Мы выглядим невероятно внушительно.

Медведь в пилотке был похож на могучую стюардессу. Однако он ни чуточки не расстроился по этому поводу. Кажется, в собственной внешности его вообще занимал только рельеф мышц.

— Потрясающе, — продолжала восхищаться Лайма. — Как тебе это удалось?

— Один мой друг открывает детский парк. Вместе с входным билетом каждому посетителю будут выдавать определенную сумму игрушечных денег, которые можно тратить на территории. То есть ты сам выбираешь аттракционы и развлечения и расплачиваешься полученными купюрами. Обычный западный вариант. Купюры печатаются на разноцветной бумаге в зависимости от достоинства — желтые, синие, красные. Для удостоверений я выбрал бледно-зеленую, цвета долларов.

— Верный психологический ход, — похвалила Лайма. — К долларам наш народ испытывает подсознательное почтение. А твой друг надежный? Кто он вообще такой?

Корнеев ухмыльнулся:

— Его ник Фан-Фан четырнадцать.

— Ладно-ладно, — замахала руками Лайма. — Не стоит углубляться в детали. Лучше я буду жить иллюзиями, что компьютер — это клавиатура с экраном и никто не собирается подключать к башке электроды, чтобы получать все мыслимые и немыслимые удовольствия, не вылезая из кресла.

Корнеев ухмыльнулся еще раз. К людям, которые пугаются стремительного развития высоких технологий, он относился как к неразумным детям. Однако никогда никого не агитировал и ничего никому не объяснял.

Медведь тем временем спрятал новенькое удостоверение в карман и потребовал:

— Ну, давай, покопайся в своем волшебном ящике, Жека. Нам медлить нельзя.

Мария Марьяшева любила свободные шелковые одежды, жемчуга, перчатки до локтя и шляпы с широкими полями, которые затеняли назойливые морщинки, исчеркавшие некогда безупречную кожу. Еще в молодости она избрала для себя образ чаровницы, и чем дальше, тем реже из него выходила. Разговаривая, она заламывала руки, заводила глаза, томно вздыхала и производила иные манипуляции, дабы выглядеть по-настоящему трепетной и утонченной. Ехидные подруги говорили, что она похожа на прокашлявшуюся Ренату Литвинову — голос у Марии был звонкий, чистый, молодой.

Все свои звездные роли она сыграла в фильмах Виктора Трикоркина, который влюбился в нее с первого взгляда жестоко и беспощадно. В молодости он боготворил Марию и совершал ради нее поступки с большой буквы — лучшие, на которые был способен. Он дал ей все, о чем девушка девятнадцати лет может только мечтать. Он возвысил ее как актрису, но как жену испортил непоправимо и только теперь стал это понимать.

Марьяшева и Трикоркин жили в большом собственном доме, до которого команде "У" пришлось довольно долго добираться. Лайма сама придумала фишку с удостоверениями, но теперь ужасно нервничала. Предстояло сыграть роль матерых агентов, но если сделать это плохо, профессиональная актриса и известный режиссер сразу их раскусят.

Мужчины перед поездкой надели пиджаки, Корнеев вытащил контактные линзы и наценил на нос очки — для солидности. Лайма остановилась на темном костюме и черных туфлях, волосы по традиции скрутила в жесткий пучок.

— А Марьяшева молодо выглядит, верно? — заметил Медведь, тихонько захлопнув дверцу машины. После того как ему однажды пришлось заплатить таксисту за ненароком нанесенный ущерб, он всегда делал это нежно.

— Еще бы! — откликнулась Лайма, ступая на посыпанную гравием дорожку. — Если тебе не надо вести домашнее хозяйство, стареешь в два раза медленнее. Полноценно можно заниматься или собой, или домом. А за домом у них наверняка следит экономка.

Все трое одновременно достали из карманов удостоверения и замерли перед входом. Вокруг расстилался мирный пейзаж, облагороженный особнячками — ухоженными, с аккуратными газонами и декоративными заборчиками. «Наверное, здесь, каждый георгин под током», — подумала Лайма, представив, какое количество желающих поживиться за чужой счет сшивается окрест.

Тем временем дверь дома отворилась, и на крыльцо вышел сам хозяин — в красивом тренировочном костюме с лампасами и в белоснежных кроссовках, как будто приготовившийся к съемкам фильма про загородную жизнь. Когда он увидел Лайму и компанию, на его лице появилось опасливое выражение.

— Чем обязан? — спросил он, чуть-чуть приоткрыв калитку.

В ответ Корнеев подал ему удостоверение, а Лайма и Медведь свои показали издали.

— ФАэСБэ, — негромко пояснил Евгений. — Мы можем где-нибудь поговорить?

— Боже мой! — воскликнул Трикоркин, не разглядев толком, что написано в «корочках». Ему с головой хватило услышанного. При этом он совершенно точно испугался — на его широкое лицо набежала тень, а зрачки заметались, словно захваченные врасплох воришки. — Проходите. Сюда, пожалуйста. Я вам сейчас все объясню!

Он развернулся и широким шагом двинулся по дорожке к дому, а непрошеные гости гуськом потопали за ним. Интересно, что Трикоркин собрался им объяснять? Одернув пиджак. Лайма неожиданно подумала, что в своей обычной жизни никогда не посмела бы так нахально обманывать людей. Но стоит только поставить перед собой благородную цель, как уже врешь, не моргнув глазом.

Трикоркин провел их в просторную гостиную с огромными окнами, выходящими в сад, обставленную величественной мебелью, и указал на диван возле затейливого журнального столика, сам же выбрал стул, где и замер в позе абитуриента на экзамене. Корнеев решил, что членам группы лучше не сидеть рядком, как гостям на блинах, и остался стоять. Чтобы руки не мешали, он сложил их на груди. Кажется, именно эта его поза произвела на Трикоркина особенно сильное впечатление. Он достал из кармана сигареты, нервно закурил и с первой порцией дыма выдохнул сакраментальную фразу:

— Я догадывался, что вы будете ее искать.

— Слава богу, — заметил Медведь хмуро.

— Я понимал, что ее рано или поздно хватятся, — продолжал «колоться» режиссер.

Лайма подавила готовое вырваться восклицание. Неужели Трикоркин знает, где Сандра Барр? Вот это номер! Корнеев переступил с ноги на ногу, повернулся на каблуках и прошелся по узорчатому ковру взад и вперед, пытаясь сообразить, как тебя вести. Наконец грозно посмотрел на хозяина дома и вопросил:

— А вы полагали, вам все сойдет с рук?

— Я просто подумал, что это никому не принесет вреда, понимаете? — Трикоркин нервно постучал сигаретой о край пепельницы, и стало заметно, как у него дрожат пальцы. — Мне и в голову не приходило, что все так всполошатся…

— Ничего себе, — подал голос Медведь. — Это же похищение века!

— Ну уж, — пробормотал хозяин дома. — Не стоит преувеличивать.

Лайма тоже решила внести свою лепту в общее дело и, положив ногу на ногу, заявила:

— Сразу чувствуется рука режиссера. Как ловко вы все обставили!

Похваленный Трикоркин смутно улыбнулся и, загасив окурок, сложил руки на коленях. Его томили дурные предчувствия. Корнеев приблизился, наклонился над ним и, глядя поверх очков, вкрадчиво спросил: